Что берешь в дорогу

— Смотри, пожалеешь. Сильно пожалеешь… И чего же ты нашел в ней? Мог бы и получше подыскать — покрасивей, с перспективой. Или решил, что человек золотой? Не обольщайся. Девочка она себе на уме. Собиралась на филологию, а оказалась в кулинарах. Интересная ситуация. Очень даже…

— Ты же знаешь, — перебил Вадим, — у нее с глазами было плохо. Осложнение…

— Вот все так и думают: глаза. Нетушки, не в глазах дело. Выгоду искала. И дурак поймет, что возле продуктов голодной не останешься. А если с умом которая — и на модные тряпки хватит. Вот оно, Вадик, как на самом деле, объективно если, по всей правде. Понял?

— Не понял, Сабина. С глазами у нее действительно было серьезно. Даже экзамены не сдавала. Врачи запретили.

— Вадя, тем более.

— Что тем более?

— Задуматься должен. На будущее. Зрение — это не то что комар укусил. Вдруг… нет, не дай бог, конечно, но — вдруг она ослепнет? Подумал об этом? Ты хоть представляешь?..

— Не хочу представлять.

— Боишься.

— Нет, не боюсь.

— Ты храбрец или безумный?

— Называй как хочешь. Просто в жизни есть вещи, которые сильнее расчета. А живет Люда, я уверен, по совести, по правде. И в школе такой была. Да, такой!.. Прощай, Сабина! — И Вадим положил на рычаг трубку.

Через сорок минут на площадке восьмого этажа дома номер «88» остановился лифт, и у двери слева раздался короткий, несмелый звонок.

Открыла Люда. Секунда, вторая, и тревога, жившая в ее глазах, вдруг исчезла.

— А-а, — протянула она, — так, значит, я не ошиблась — тебя из троллейбуса видела на нашей улице. Правильно?

— Не знаю, — сказал Вадим. — Может быть.

— И о кленовом листе в почтовом ящике ты не знаешь?

— О листе знаю, — покаянно кивнул Вадим.

— Ага, то-то! — Она улыбнулась и протянула руку. — Ну, здравствуй, Глебов!

— Здравствуй, Люда.