Что будет дальше?

Это выгороженное в подвале помещение чем-то напомнило профессору большие коробки, в которых сотрудники его лаборатории держали подопытных крыс.

Адриан отодвинулся от окна и прикинул, каким образом ему будет удобнее залезать внутрь. По всему выходило, что лезть нужно ногами вперед. Так он и сделал. Проблема заключалась не только в том, чтобы протиснуться в узкий проем, но и в том, чтобы не сломать фрамугу, не выворотить с треском раму и вообще не нарушить царившую в доме тишину ни единым лишним звуком. Для человека более изящной комплекции, например для какого-нибудь гимнаста, это задание не представляло бы никакого труда. Но Адриану Томасу, человеку пожилому и достаточно грузному, пришлось потрудиться. Затратив некоторые усилия на то, чтобы аккуратно протиснуться через узкий проем, он повис на руках, цепляясь за угрожающе скрипящую и гнущуюся раму. Долго провисеть в таком положении он бы не смог, и, не дожидаясь, пока пальцы от напряжения разогнутся сами, он разжал их и полетел вниз, обдирая ладони и пуговицы на куртке о стену. К счастью, как Адриан и предполагал, падать ему пришлось с очень небольшой высоты. Пролетев буквально несколько футов, он рухнул на бетонный пол. Будь Адриан помоложе, такое падение обошлось бы для него без каких бы то ни было последствий. К сожалению, в его возрасте такие упражнения чреваты неприятностями. Пожилой профессор почувствовал острую боль в ноге и от неожиданности даже вскрикнул.

Проклиная свою несдержанность, он замер на месте, крепко сжимая пистолет в руке. В следующую секунду он вздрогнул от неожиданности: заглушая его крик и шум падения, из-за запертой на засов двери донесся протяжный, полный отчаяния крик.

Последний узел был развязан. Дженнифер почувствовала, что мешок повис свободно, и поняла, что нужно только протянуть руку, чтобы сдернуть его с головы.

И все же она колебалась. Дело было, конечно, не в том, что она опасалась нарушить какое-нибудь правило. На все правила ей давно было наплевать. Она уже не боялась последствий своего непослушания. Эти двое, мужчина и женщина, уже не могли напугать ее сильнее, чем она была напугана за прошедшие дни. Проблема заключалась в другом: Дженнифер вдруг осознала, что вовсе не хочет видеть тот мир, в котором она прожила последние дни своей жизни. Оглядеть эту пустую комнату было равносильно тому, чтобы подойти к краю собственной могилы и посмотреть вниз, на дно вырытой в земле ямы. «Вот здесь Номер Четыре умрет, как и следовало ожидать», — подумала она.

А затем совершенно неожиданно для самой Дженнифер эти печальные мысли уступили место сильнейшему порыву гнева. Нет, не то чтобы она вновь захотела бороться за себя и за свою жизнь. Всякое желание сопротивляться и противиться было в ней сломлено и растоптано за последние дни, часы и минуты. Девушка просто вдруг осознала, что не может смириться с тем, что должна умереть, забыв и свое имя, и свое прошлое.

Понимая всю безысходность положения и всю бессмысленность, она, она…

Она закричала во весь голос.

Это был просто крик — не слова, не какие-то требования или оскорбления… Из груди Дженнифер вырывался лишь почти звериный рев, подпитываемый кипевшими в ее душе злобой и обидой. Плотная ткань мешка лишь слегка приглушила этот вопль, преградить путь которому не смогли даже стены, потолок и перекрытия между подвалом и первым этажом дома.

Дженнифер не сознавала, что этот оглушительный крик вырывается из ее легких и горла. Она понятия не имела, что стало последним толчком к этому эмоциональному срыву. И все же, еще не докричав и не переведя дыхания, она вскинула руки и одним резким движением сорвала мешок с головы.

Яркий свет ослепил ее точь-в-точь как в тот раз, когда она после блаженных мгновений предвкушения скорой свободы выглянула за дверь своей комнаты. В первый момент Дженнифер подумала, что кто-то из ее мучителей, мужчина или женщина, направил ей в глаза мощный театральный софит или прожектор. Впрочем, буквально через несколько секунд она поняла, что на самом деле комната была освещена как обычно: равномерно, интенсивно, но не ослепительно-ярко. Просто ее глаза, за много дней привыкшие к полному мраку, в первый момент отказались воспринимать свет. Девушка поморгала и прикрыла глаза ладонями. Затем, убрав руки от лица, она стала осматриваться, не дожидаясь, пока резкая боль в глазах стихнет окончательно. Комната показалась ей другой — не такой, как раньше. Дженнифер тяжело дышала и внимательно всматривалась в каждую деталь помещения, в котором провела столько времени.