Что будет, то и будет

— Стратеги хреновы. Я бы эту войну выиграл за три месяца пусть хоть вся Антанта с цепи срывается.

— А эти идеи об электрификации! — воскликнул Фабер. — Ни Бухарин, ни Ленин так и не поняли пока, что электростанции — будущее России.

— Ну, это вы им объясните, не забудьте только привлечь Бонч-Бруевича, — сказал Гусман. — А вот мне придется повозиться. Сталин ходит кругами, и я не представляю, как мне улучить момент и рассказать Ленину о том, что замышляет этот тихий грузин.

— Была б моя воля, я бы его пристрелил, — пробормотал Бендецкий. История меня бы оправдала.

— История тебя бы не поняла, — сказал Гусман, — поскольку не знала бы последствий твоего поступка. Занимайся своими танками.

* * *

— Это, — сказал Ленин во время следующего посольского приема, состоявшегося неделю спустя, — меморандум правительства Советской России правительству Государства Израиль. Изложение принципов взаимовыгодного сотрудничества наших стран, учитывая их различное положение на оси времени.

Конверт был запечатан сургучом, и Гусман сунул его в портфель, не задавая лишних вопросов.

— А это, — сказал он, в свою очередь передавая в руки Ленину заклеенный пластиковый пакет, — меморандум правительства Израиля, и я просил бы вас прочитать его немедленно.

Действительно, нужно было торопиться — Сталин задержался, разговаривая по рации с Ворошиловым, но мог явиться с минуты на минуту. Ленин взвесил пакет на ладони, оценил качество изготовления («ничего, дайте срок, батенька, и мы будем делать такие, и еще получше»), попытался вскрыть, но не сумел. Гусман мысленно обругал себя за недостаток учтивости и провел большим пальцем по грани пакета. Лист выскочил на ладонь Ленина.

Меморандум был краток и содержал анализ основных черт характера Сталина, с которыми Ленин уже был знаком (тексту нужно было придать убедительность!), и описание ожидаемых действий Кобы в случае болезни Ленина, а также в случае его возможной смерти.

Ленин побледнел.

— Эт-то не может быть п-правдой, — сказал он, заикаясь. — Сталин, конечно, человек жесткий и своекорыстный, но… Вы уверены?.. Впрочем, что я спрашиваю? При вашей информированности вы не можете не знать того, что пишете.

— Это пишу не я, — вежливо пояснил Гусман. — Это официальное мнение правительства.

— Да-да, я понимаю, — плечи Ленина поникли. — Решение принимать мне, и я думаю…

Он не успел закончить фразу, потому что вошел Сталин и подозрительно уставился на предмет в руках вождя. Разглядеть лист он не успел, потому что на глазах у всех пластик с текстом растаял, стекая с ладони тонкой струйкой. Гусман облегченно вздохнул: удалось-таки во-время нажать на уголок листа, где размещался сигнализатор автофазового перехода.

— Товарищ посол демонстрирует, как из твердого тела получать воду, мгновенно сориентировался Ильич, продемонстрировав недюжинность своего ума.

— Лучше бы, — сказал Сталин, — товарищ посол продемонстрировал бы нам, как расправиться с Деникиным. Царицын в кольце. Клим паникует.

— Завтра же выезжайте на фронт, — сказал Ленин. — Вечером соберем секретариат и дадим нужные мандаты. С этой белой сволочью…

Он осекся, метнув быстрый взгляд в сторону Гусмана. Льву Абрамовичу показалось, что во взгляде этом была вовсе не обеспокоенность состоянием дел на Южном фронте.

* * *

Утром Гусман обычно вставал с трудом. Почему-то в девятнадцатом году прошлого века ему гораздо больше хотелось спать, чем в своем обычном времени. Возможно, тому была вполне реальная физико-биологическая причина.

Он встал, сделал зарядку, поднял с постелей спавших в соседних комнатах Бендецкого и Фабера, и только после этого отключил защитный экран, отделявший на ночь помещение посольства от окружающего пространства-времени. Предосторожность была не лишней.

Позавтракали яичницей и совершенно некошерным салом, после чего Фабер отправился за газетами. Вернулся он несколько минут спустя с пустыми руками.

— Господа! — воскликнул он с порога. — Победа!

— Не хочешь ли ты сказать, — проявил интуицию Гусман, — что на вчерашнем заседании секретариата Ильич провел резолюцию о выводе Сталина из ЦК и исключении из партии?

— Арье, — сказал Фабер, отдышавшись, — в тебе говорит дипломатическая ограниченность. Сталин получил все полномочия и отправился на вокзал прямо с заседания. Но… По дороге машину обстреляли наймиты буржуазии, и бедный Коба получил три пули. Умер мгновенно.

— Ну, Ильич и дает… — сказал Гусман.

* * *

Израильские дипломаты участвовали в похоронах Кобы, смешавшись с толпой военных и гражданских на Красной площади. Гроб пронесли к стене, и Владимир Ильич, стоя на сколоченной деревянной трибуне, произнес речь. Буржуазия не может смириться… Не забудем роль Сталина в революции… Без него мы как без… Но все равно… И так далее.

А потом Кобу опустили в могилу — как раз на том самом месте, где его захоронили по указанию Никиты Сергеевича несколько десятилетий спустя. Было ли это исторической предопределенностью, или просто игрой случая, посол Гусман так и не узнал.

Отомстим за Сталина! — сказал Ильич. И отомстили. Царицын отстояли, Деникина отбросили, Россию спасли.