Что было, что будет...

После Принстона Чонси начал карьеру в принадлежащем семье инвестиционном банке. Почувствовав себя полновластным хозяином, он в конце концов стал появляться у себя в кабинете лишь изредка, для приличия. С Олимпией он тоже проводил совсем немного времени, предпочитая появляться дома далеко за полночь. Зато гулял направо и налево. Когда Олимпия осознала наконец, что на самом деле происходит, у них с Чонси уже было трое детей. Заботы о малышах целиком захватили молодую мать, и на размышления о собственной жизни у Олимпии не оставалось ни сил, ни времени.

Их первенец Чарли родился через два года после свадьбы, а его сестренки-близнецы, Вирджиния и Вероника, тремя годами позже.

Олимпия и сейчас не могла понять, как могла она, женщина проницательная и неглупая, так долго не видеть очевидного – поверхностности мужа, его бесчисленных измен, отсутствия интереса к ней и детям. Нет, она и тогда понимала, что Чонси вряд ли когда-нибудь станет примерным семьянином, и готова была с этим мириться, считая его человеком ярким и незаурядным. Увы, она прозрела не скоро.

Олимпия и Чонси прожили вместе семь лет, к моменту развода Чарли исполнилось пять, девочкам было по два годика, а самой Олимпии – двадцать девять.

Сразу после развода Чонси окончательно оставил работу в банке и переехал жить в Ньюпорт к своей бабке, которая была старейшиной светского общества Ньюпорта и Палм-Бич. Там он наконец целиком отдался праздности и развлечениям – посвятил себя игре в поло и охоте за представительницами прекрасного пола.

Но холостяцкую жизнь Чонси Уокер вел недолго. Год спустя он женился на Фелиции Уэзертон, которая подходила ему идеально. Они выстроили дом рядом с поместьем бабушки, которое Чонси унаследовал безраздельно, купили новых лошадей для бабушкиных конюшен, а четыре года спустя у них уже подрастали три дочери.

Годом позже вышла замуж во второй раз и Олимпия. Ее мужем стал Гарри Рубинштейн. Новый выбор бывшей жены Чонси Уокер воспринял как нечто нелепое и ужасное. Когда же их сын Чарли сказал отцу, что мама перешла в иудейскую веру, Чонси лишился дара речи. Не менее сильное впечатление произвело известие о поступлении Олимпии на юридический факультет. И Чонси сделал вывод, что, кроме аристократических корней, у него и его бывшей жены нет ничего общего и быть не может. Так что их развод был закономерен.

Олимпия пришла к такому заключению гораздо раньше. Представления и установки, которым она следовала в молодости, с годами кардинально изменились. Ценности, исповедуемые бывшим мужем, а вернее отсутствие таковых, были абсолютно неприемлемы для той зрелой женщины, которой Олимпия стала.

Все пятнадцать лет после развода Олимпия и Чонси старательно поддерживали шаткое перемирие, временами переходящее в боевые действия местного масштаба, поводом для которых чаще всего являлись финансовые причины. Чонси поддерживал детей от первого брака, хотя и не слишком щедро. Несмотря на свое огромное состояние, он не баловал своих старших детей, зато был куда более расточителен в своих нынешних расходах. К тому же он поставил перед Олимпией одно жесткое условие: никогда не понуждать их общих детей принять иудейскую веру.

Впрочем, это условие ничего не меняло – Олимпия и так не собиралась ни на кого оказывать давления. Для нее переход в другую веру стал исключительно ее личным решением, в котором ее горячо поддержал Гарри. Чонси же был откровенным антисемитом и не считал нужным это скрывать. Гарри считал его высокомерным, напыщенным и, по большому счету, никчемным человеком. За все эти пятнадцать лет Олимпии так и не удалось найти основания, чтобы встать на защиту бывшего мужа – если не считать того, что она выходила за него замуж по любви и что он был отцом троих ее детей.

Чонси был весь соткан из предрассудков и снобизма. И он, и его вторая жена ни в малейшей степени не утруждали себя политкорректностью. Гарри такое поведение считал абсолютно неприемлемым. Уокеры, по мнению Гарри, были людьми из другого мира, и он не мог понять, как Олимпия умудряется выносить бывшего мужа дольше десяти минут, не говоря уже о семи годах супружества. Для Гарри такие люди, как Чонси и Фелиция, да и все великосветское общество Ньюпорта, оставались загадкой. И он не имел желания ее разгадывать, так что редкие попытки Олимпии что-либо ему объяснить не достигали цели. Поняв это, Олимпия не стала досаждать мужу пространными объяснениями.

Гарри боготворил Олимпию, любил ее детей и обожал маленького Макса. Удивительное дело, но одна из двойняшек, Вероника, подчас казалась скорее его дочерью, чем ребенком Чонси. С Гарри ее роднила приверженность к либерализму и идеалам социальной справедливости. А вот ее сестра Вирджиния унаследовала куда больше от своих ньюпортских предков, да и нрава она была более легкомысленного.