Что было, что будет

Наплевательство — вот в чем Джулиет действительно преуспела. Десять лет тому назад газеты широко освещали одно преступление: мать Джулиет отравила мужа, отца девочки. Прожив несколько лет под опекой, Джулиет затем поселилась у младшей сестры матери, студентки последнего курса колледжа Эмерсон, в небольшой квартирке в Чарльстауне. Молодая тетушка всеми правдами и неправдами добилась для племянницы стипендии в школе Рэббит, когда Джулиет перешла в шестой класс, впрочем, той было совершенно наплевать — примут ее или нет. Ее совершенно не волновало чье-либо одобрение, и она давно не испытывала того, что хотя бы отдаленно напоминало надежду.

— Ну же, посмотри, — заговорила Джулиет о своем подарке. — Тебе понравится.

Внутри оказалось черное платье, украденное из дизайнерского бутика на втором этаже универмага «Сакс». Превосходное платьице, маленькое и полупрозрачное, из тех вещей, что мать Стеллы никогда не разрешит ей надеть. Этот красивейший наряд был из другой вселенной, на расстоянии в несколько световых лет от розового кашемирового свитера, который, как надеялась Стелла, остаток своей естественной жизни проведет в коробке, преданный забвению на дне шкафа.

Стелла бросилась обнимать подругу.

— Как оно мне нравится!

— Вообще-то неплохо, что я раздобыла для тебя хотя бы одну приличную вещь.

Стелла тупо посмотрела на Джулиет. В голове немилосердно стучало.

— Земля вызывает Стеллу. Да что с тобой такое? Слышала когда-нибудь о критических днях? Ты потекла.

Они бросились в туалет, прекрасно понимая, что опоздают на урок математики к мисс Хьюитт и, соответственно, на контрольную, которой обе боялись.

— Вот черт. — Это была первая в жизни Стеллы менструация, и она чуть не расплакалась. — Ну почему именно сегодня? Кому еще так не везет?

— Вообще-то мне кажется, это я чемпион по невезению.

Джулиет ходила на могилу отца раз в две недели по воскресеньям, а потому не могла посещать дни рождения, даже если бы ее приглашали. И регулярно рвала, не читая, письма матери из Фрамингемской государственной тюрьмы. Все эти раскаяния и объяснения причин она слышала раньше. Ни одно из них не имело для Джулиет Эронсон значения. Она сама подписывала свои табели успеваемости, сама готовила себе завтраки и держала под кроватью веревочную лестницу на случай пожара в квартире, так как тетка курила, когда занималась, и часто засыпала над раскрытыми книгами, оставив непотушенную сигарету в пепельнице. Джулиет привыкла к катастрофам, а потому на нее всегда можно было рассчитывать в случае непредвиденной аварии. Сейчас, например, она вынула из своего рюкзачка запасную пару трусиков. Будь готова ко всему — под таким девизом она жила. Всегда ожидай худшего.

— Тебе еще нечего жаловаться. Вот у меня в первый раз эти дела случились, когда я ехала поездом в Кембридж. Так и сидела на месте, истекая кровью, пока мы не доехали до Гарвард-сквер. Там я зашла в кооперативную лавку и не уходила до тех пор, пока мне не выдали пару треников.

Джулиет уселась на раковину и закурила сигарету из пачки, купленной в магазинчике на углу; ей недавно удалось убедить хозяина лавочки, что она студентка двадцати трех лет, правда, не без помощи теткиного удостоверения, позаимствованного тайком.

— Кажется, тебя полагается шлепнуть или еще что-то. Поздравить с переходом в мир женщин. Тетка меня шлепнула, но, возможно, потому что я уехала в тот раз в ее белых джинсах. Их пришлось выбросить.

— Чудно. Шлепнуть. Блеск. — Неудивительно, что голова у Стеллы шумела и крутило живот. Неудивительно, что она была в таком отвратном настроении. — Добро пожаловать в мир боли.

Стелла переоделась. Свернув грязную юбку и трусики, спрятала их в рюкзак и надела поверх нового черного платья синий блейзер. Она сознавала, что ткань была практически прозрачной. Нужно иметь смелость, чтобы носить такую вещь, даже если она наполовину скрыта пиджаком. Нужно верить, что когда ты скинешь пиджак, то не будешь выглядеть полной дурой. Стелла одернула юбку и застегнула на все пуговицы блейзер, после чего подошла к раковине вымыть руки. Переход в новый статус женщины оказался утомительным.

— Ненавижу свою мать, — небрежно заявила Стелла, пока сушила руки и подкрашивала губы. В мигающем свете умывальной она казалась особенно бледной без краски на губах и невероятно порочной, после того как накрасилась. — Она следит за мной, как за чахлым цветком.

— Ты считаешь, это плохо? Она хотя бы никого не убивала.

— Разве что мысленно.

Они рассмеялись и помчались на урок мисс Хьюитт.

— Если кто-то станет доставать тебя по поводу школьной формы — зашептала Джулиет, — скажешь, что из тебя хлещет кровь. Тогда все заткнутся.

— Ладно.

Стелла стеснялась своего черного платья. Ее также мучил вопрос, не переусердствовала ли она с помадой.

— С классной дамой позволь разобраться мне. Ты ведь знаешь, какой искренней я могу притвориться.