— Если ты этого хочешь, так и скажи.
Она закатывает глаза, но выражение ее лица превращается в деликатную улыбку.
— Пойдем.
Я беру ее ладонь в свою, не давая ей времени передумать.
Снаружи я ловлю такси, и мы садимся на заднее сиденье. Мое колено мягко упирается в ее колено, и, хотя она возвращает себе руку, наши ноги все еще соприкасаются, пока машина везет нас в центр города.
Я поворачиваюсь к ней лицом, пытаясь найти лучший способ начать разговор, который не будет включать удар, но моя потеря слов дает нашему водителю идеальную возможность рассказать историю своей жизни во время поездки.
Эйвери очарован Михаилом, задавая ему всевозможные вопросы о его жизни. Мои руки впиваются в кожу сиденья, язык зажат между зубами. Я хочу, чтобы Эйвери вернула мне свое внимание, но я не могу не восхищаться ее неподдельным интересом к динамике семьи Михаила до конца поездки на такси.
— Пожелай Яре удачи на экзамене, Михаил.
Эйвери ухмыляется, хлопая дверью, когда мы выходим к месту назначения.
— Ты всегда разговариваешь со своими таксистами?
— Да, — говорит она, как будто это так же просто, как дышать. — Что, ты один из тех чудаков, которые просто сидят в тишине?
Я открываю рот, чтобы ответить, но она перебивает меня.
— Фуд трек?
Грузовик стоит на Восточной сто одиннадцатой улице. Цепочка огней обвивается вокруг соседнего дерева, освещая маленькую стойку заказов. Тротуар превращается в крещендо музыки и смеха местных жителей, устраивающих вечеринки в теплую погоду.
— Не просто фургончик с едой — La Vaquita. Это буквально единственное место в Нью-Йорке, где еда напоминает мне о доме.
— Я так взволнована! — Она улыбается.
Инстинктивно я снова беру ее руку в свою. Ходатайство больше не является предварительным. Ее ладонь становится липкой на моей коже, и ее пальцы на мгновение напрягаются. Когда ее лицо наклоняется к моему, ее губы поджаты, как будто она снова готова меня отругать.
— Ты нервничаешь? — Я шепчу ей на ухо.
— Нет. — Она убирает свою руку с моей и вытирает ее о ткань своего черного платья. — Очень влажно.
Эйвери отворачивается от меня и идет к меню, нацарапанному на огромной доске. Тяжелый, горячий воздух добавляет волны ее волосам. Подстриженные светлые локоны сплетаются в тонкие, тонкие завитки, а на ее лбу собираются капельки пота.
Она изучает меню под сиянием струнных огней, ее кожа сияет, а ноги притопывают в ритме реггетона, доносящегося из чьих-то автомобильных динамиков.
— Не мог бы ты перестать пялиться на меня так и сказать мне, что здесь хорошего? — огрызается она на меня, и румянец ее губ приподнимается в полуухмылке.
— Я закажу для нас обоих.
— Хорошо, но как ты…
— Я знаю.
— Что ты имеешь в виду,
Насмешливое выражение окрашивает ее черты.
Мне хочется нежно взять ее за эти стройные плечи и потрясти за то, что она не понимает, как сильно я все в ней замечаю.
— Я обращаю внимание, — объясняю я.
— Хорошо… Ее взгляд ненадолго останавливается на суматохе на улице.
Мне приятно, что она доверяет мне.
За первые несколько месяцев в Нью-Йорке я посетил более пятидесяти ресторанов в поисках лучшей еды. Когда я нашел La Vaquita, я приходил сюда каждую неделю в течение нескольких месяцев.
Мы подходим к окну заказов, и я замечаю своего любимого повара Мигеля.
—
—
Эйвери удивляет меня и вмешивается: —
Я заканчиваю разговор с Мигелем и плачу за наш пир. Она пробирается к борту грузовика и берет нам несколько салфеток. У меня кружится голова от ожидания увидеть лицо Эйвери, когда она пробует некоторые из моих любимых блюд.
— Я не знал, что ты говоришь по-испански, — говорю я.
— Если под «говорить» ты имеешь в виду, что я могу говорить самые элементарные фразы? — насмехается Эйвери. —
Неуклюжее произношение, слетевшее с ее языка, наполняет мое сердце теплом.