Что человеку надо

«Вот и война», — сказал Вольтер, переехав границу. Это было давно — летом. В пограничной деревушке Порт Боу беззаботные дачники еще загорали на пляже.

Вот и война. Теперь это вправду война: в Университетском городке, возле Лас Росас, на Хараме. Здесь 11-я бригада, там 72-я. Говорят, скоро будут дивизии. Пустеют города и поселки. Как испокон веков, тоской и разгулом полны песни новобранцев. Саперы роют окопы. Танки поводят железными усищами. В небе истребитель, окруженный врагами, прикидывается мертвым, падает вниз, а потом стремительно подымается. Трудно сбить самолет. Трудно подбить танк. Трудно взять клок земли, развалины дома, мельницу или кладбище. Мало снарядов, мало пушек, мало угля, мало хлеба. Людей много. Погиб Рамон, тот, что мечтал о земле, а на прошлой неделе из его деревни прислали восемь новых бойцов. Маркес говорит: «Сейчас надо выиграть не пространство, но время», и война идет за время — продержаться. Позади, в тылу монтируют авиационные заводы, выгружают из трюмов противотанковые пушки, учат солдат бегать цепью и метать гранаты.

Люди начали вторую жизнь. Чистильщик сапог Хуанито в окопе сидит над букварем: загадочные слова кажутся ему присягой. Города учатся древней темноте. Напрасно пылятся в магазинах люстры. Кому они теперь нужны, яркие и хрупкие? Люди покупают карманные фонарики. Исчезли романы, шляпы, галстуки, поезда, конфеты, спички. На смену им пришли стихи, зажигалки, желудовый кофе, кожаные куртки. Все теперь одного защитного цвета: погонщики волов, актеры, бухгалтеры. Упоминая чье-нибудь имя, люди невольно добавляют: «Как он — жив?» Мадрид привык к смерти, он над ней подтрунивает. Рядом с окопами — кино, и боец плачет над вымышленным горем американской актрисы… Вчера на улице Де Пресиадос бомба разрушила дом № 31. Сегодня в дом № 33 пришел маляр с ведрышком и кистями. Он белит потолки — люди хотят, чтобы дома было светло и уютно. В окопах Университетского городка — кушетки, граммофоны, кофейники. Мальчик лет семи говорит своему сверстнику:

— Здесь фонарь горел.

Тот недоверчиво отвечает:

— Но это давно… До войны.

9

Маноло растерянно оглядывает улицы Барселоны. Сколько народу! На террасах кафе люди пьют вермут. Играет шарманка. Кажется, ничего не изменилось с тех пор, как он уехал.

Маноло сел за столик. Прежде он часто бывал в этом кафе. Он улыбается — хорошо! О чем они говорят?

— Там дают две песеты за каждый добавочный час…

— Если Франсиско не порвет с ней, я перееду к брату…

— Мне яйца привозят из Игулидада…

Легкий ветерок с моря. Прошли, обнявшись, две девушки, поглядели на Маноло и фыркнули. Он все еще улыбается.

— Маноло! Откуда?

Это Грау — секретарь союза рабочих транспорта. Не дождавшись ответа, Грау говорит:

— А здесь что творится! Вчера они сняли с трибунала наш флаг. «Кропоткин» приехал? Скажи ему, что завтра в шесть совещание. Я пошел — надо всех предупредить.

Маноло рассердился. Убили Муньоса. Забрали у фашистов два броневика. Теперь бригаду перебрасывают на арагонский фронт. Обещали дать автоматические ружья. Есть о чем поговорить. А он убежал!..

Все теперь злит Маноло: и цветы в витринах, и нарядные женщины, и медовые блики освещенных окон. Надо сейчас же пойти насчет ружей…

— Никого нет — ушли.

— Вермут пьют?

Сторож гладит сонную кошку.

— Кто их знает, может быть, пьют…

Перед под’ездом мешки с землей.

— Это зачем?

— Бомбили.

Маноло так захохотал, что кто-то в страхе унесся прочь:

— Это кота бомбили. А вас еще побомбят — двести кило на каждого дармоеда.

Маноло ушел. Сторож бежит к соседям:

— Фашист приходил, говорит: «Все разнесем!»

Маноло кидает монету: орел или решка? Угадал — значит Кончита дома.

Она ничуть не изменилась: светлые волосы: на лбу чолка; бегают проворные пальцы (она хорошо шьет).

— Кончита!

— Погоди!.. Сумасшедший… Дай на тебя посмотреть!

— А на что тут смотреть? Жив — и точка. Слушай, Кончита…

Он боится спросить. Сколько раз он думал об этой минуте! Сейчас она скажет: «Дура я, чтобы ждать»… Он сжал ее руки.

— Пусти! Больно… Не видишь, что ждала?

Он виновато целует ее руки, а потом замирает, большой, неуклюжий, пристыженный.

— Мне все говорили: глупо ждать, два раза молодой не будешь. А я вот ждала.

Она думает, что Маноло ее похвалит. Но он задумался. Он стоит у окна. Двор, балконы, сушится белье, ребята… У Муньоса осталось четверо…

— С Муньосом глупо вышло… Хоть бы в бою, а то на отдыхе — бомбили.

Кончита не знает, о ком он говорит. На минуту она стала грустной. Потом обнимает Маноло:

— Ты сегодня со мной? Правда? Сейчас поужинаем, потом пойдем в кино, потом…

Он вскочил, прижал ее к себе.

— Сумасшедший!.. Я теперь тебя боюсь.

В кино стреляли гангстеры. Актеры смешно держали ружья, и Маноло сказал:

— Балаган.

На него зацыкали. Тогда он положил голову на плечо Кончиты и сразу уснул.

— Бедный!.. Идем домой.

Он проснулся среди ночи и удивленно оглядел комнату, зеленую от луны — открытки на стенах, пену кружева, крохотную женскую руку. Что за ерунда? Где он? Приподнявшись, он увидел раскрытые глаза Кончиты.