Нам необходимо понять значение невыраженных эмоций еще и потому, что это может отразиться на нашем подходе к воспитанию детей. У меня нет ни малейшего сомнения, что, даже принимая во внимание индивидуальные различия, дети развиваются в определенном темпе, и что если мы будем их развитие искусственно форсировать, нам в результате придется иметь дело с массой неразрешенных эмоциональных проблем. Например, детей моего поколения приучали к горшку в возрасте 6 месяцев, и наши родители следили, чтобы мы просились на горшок каждый день в определенное время. Когда восьмилетним ребенком я поехала в лагерь, нам давали звездочку каждый день, если мы ходили в туалет. Если мы не ходили, нам давали касторку. В результате такого раннего обучения и такого внимания к пищеварительному процессу многие люди, которым сейчас пятьдесят, шестьдесят и семьдесят лет, чрезмерно озабочены функционированием своего кишечника, или слишком зациклены на поддержании чистоты, или собирают ненужное барахло. Поколение моей дочери воспитано на идеях доктора Спока (который советовал приучать ребенка к горшку, когда ребенок к этому готов) и уделяет гораздо меньше внимания этим аспектам жизни. В то же время у них наблюдается другая странность – они скорее умрут, чем будут читать книгу. Когда они были маленькими, мы перестали обучать их проситься на горшок, но вместо этого усиленно занялись развитием их мозга, стараясь ускорить темп его развития, заложенный природой. Мы говорили и писали о том, как обучать двухлетних детей читать, и телевизионная передача «Улица Сезам» была задумана для того, чтобы ускорить усвоение дошкольниками букв и цифр. В результате современная молодежь должна пережить нечто, чего они были лишены в детстве, – жизнь, где их никто не заставляет преждевременно обучаться школьным дисциплинам. Большинство современных молодых людей не задумываются о функционировании своего кишечника, но многие из них противятся всему, что связано с интеллектуальным трудом.
Я полагаю, что существенное качество ответственных родителей – это их осознание того, что непережитые эмоциональные переживания никуда не деваются (без специальной помощи) и что намного лучше позволить ребенку расти в своем темпе и не принуждать его делать то, что свойственно старшим детям. Помимо этого нам надо понять, что все события оставляют глубокий след в душе ребенка и что когда ребенок сталкивается с разводом, смертью или болезнью, нам не следует скрывать эти события от него, а надо дать возможность разделить скорбь, тревогу или страх с другими членами семьи. Если ребенка лишают переживаний, естественных в такой ситуации, эти переживания могут подавиться и выйти на поверхность в будущем.
Однажды в субботу утром мне позвонила Терри. Она сказала: «Ты мне очень нужна. Ты можешь сейчас подъехать?» Мы с Терри знаем друг друга с первого класса. Мы дружим всю жизнь, и, поскольку я знаю, что Терри с уважением относится к моей работе и ценит мое время, причина для ее звонка должна быть действительно серьезной. Я оделась и поехала к ней домой. Когда я приехала, Терри была в слезах.
Этим утром газета «Нью-Йорк Таймс» напечатала статью Марго Слейд «Смерть младенцев и переживания родителей» об исследованиях эмоций родителей в ответ на потерю ребенка вследствие выкидыша или при родах. В статье писалось о том, что медики (и не только они) существенно недооценивали, насколько травматична потеря нерожденного ребенка для родителей и как важно дать родителям возможность пережить эту потерю.
Двадцать восемь лет назад это случилось с Терри. Ее сын родился недоношенным, не мог нормально дышать и умер через два дня. У Терри и ее мужа Марка тогда уже было двое старших детей, и в то время большинство людей (включая самих Терри и Марка) не придавали особого внимания случившемуся: в конце концов, у них было два здоровых ребенка и Терри могла еще не раз забеременеть. Поскольку младенец жил так недолго, ему не устраивали похорон, и все происшедшее широко не обсуждалось. У младенца было имя – Джон, – и Терри и Марк видели его издали, пока он лежал в кювезе, но в доме не было его фотографий и о нем не вспоминали, как если бы его никогда и не было.
Статья в «Нью-Йорк Таймс» описывала переживания родителей, подобных Терри. Для многих из них невозможность по-настоящему оплакать свою потерю привела к тяжелому стрессу, который продолжал накапливаться на протяжении многих лет. Внезапная потеря ребенка при таких обстоятельствах переживалась многими матерями как потеря части себя – как если бы у них ампутировали руку или ногу.
Вскоре после смерти Джона у Терри началась мигрень. Терри пробовала самые разные виды лечения, но головные боли не прекращались. Через 10 лет она решила проконсультироваться у психиатра, и он помог ей понять, что причиной ее страданий является то, что она так до конца и не пережила смерть своего сына. Она так старалась «рационально» отнестись к этому событию, что вела себя так, как если бы ничего особенного не случилось. После терапии головные боли уменьшились, однако не пропали совсем.