Что движет солнце и светила

Сигарет, однако, в карманах не было. Как, впрочем, н денег, которые вчера завернул в полиэтиленовый пакет, тоже не было. Ни копейки!

Андрей подумал, что пакет с деньгами провалился за подкладку куртки. Во внутреннем кармане была дыра. И хотя он помнил, что деньги положил в боковой карман, на всякий случай запустил пятерню за подкладку и нашарил нечто продолговатое, гладкое и холодное. Это была коробочка "Цветов Парижа".

На вокзале Андрей, стесняясь, попросил закурить сначала у майора, потом у кругленького, улыбчивого старичка, и оба раза получил отказ. Выручил его мужичонка бичеватого вида. Протянул пачку дешевой "Стрелы":

- Что, братан, на мели? Бери, не стесняйся! Я сегодня щедрый... Привыкнув за все платить, Андрей лихорадочно соображал, как же он доберется до дома: ни денег, ни часов, которые можно было бы загнать вон в том киоске, на котором висит объявление: "Покупаем механические часы в любом состоянии". И надо-то на билет всего четыре тысячи рублей.

Улучив момент, когда пригородная касса опустела, он подошел к окошечку и спросил:

- Вы любите французские духи?

- А что? - сверкнула очками кассирша.- Коммерсант, что ли?

- Да нет, билет мне нужен. А тут такое дело: деньги потерял. Вот только и осталась эта коробочка. Духи "Цветы Парижа".

- Это не духи, - ответила кассирша.- А ехать-то тебе куда?

Андрей сказал. Кассирша нехотя протянула в окошечко руку:

- Дай-ка погляжу. Если сделано в Польше, не возьму. У них запах нестойкий. Она повертела коробочку и так, и эдак, потрясла ее, понюхала, но сдергивать целлофан не стала.

- Сколько просишь?

- Мне бы до дому добраться. Ничего больше не хочу. Ну, может, еще на пачку сигарет...

- А не краденое ли, голубчик, толкаешь? - сощурилась кассирша и пытливо уставилась на Андрея. Глаза холодные, острые, немигающие - как у змеи.

- Да что вы такое говорите? - возмутился Андрей.- Кроликов продал, духи купил, а потом...

А что было потом? Он не помнил, и сознание противилось восстановлению подробностей этой странной, ущербной и безумной ночи.

- А потом попал в одну компанию и оказался без денег,- автоматически, как школьник повторяет вызубренную в учебнике фразу, не понимая ее смысла, так и Андрей сказал: равнодушно, бесцветно, без всякого энтузиазма. Но его объяснение кассирше ничего не прояснило, и что-то недосказанное повисло в нем самом эдакий знак вопроса, превратившийся в бумеранг.

- Без денег оказался? Так-так,- покивала головой кассирша. - А "Цветы Парижа", выходит, компания не оприходовала. тебе на опохмелку оставила, да?

Мысли Андрея и без того бесплодно блуждали в голове, не давая никакого объяснения его гостеванью у совершенно незнакомых людей. Но в нем крепло странное ощущение того, что теперь он почему-то знает, что такое полное понимание друг друга. Это когда ты делаешь то, что хочешь, и что бы ты ни сделал, это всегда будет нравиться другому близкому человеку, потому что он рад, когда тебе хорошо. Но вот вопрос: при чем тут он, Андрей, ни сном, ни духом не помышлявший оказаться внутри этой формулы? Впрочем, даже поверхностная очевидность доказывала: он попал всего-навсего к каким-то извращенцам, которые его еще и обобрали. А что с ним делали, он не помнит. Но что-то все-таки было. Его тело вело себя как-то странно: оно помнило эти ласковые прикосновения, жгуче-тайную нежность и что-то такое, чего словами не выразишь. О Боже, что же все-таки с ним было? Он закрыл глаза и, стиснув зубы, легонько застонал.

- Ты не больной? - услышал он, как сквозь сон, голос кассирши.- Чего молчишь н дыбишься? А вот я счас ментов вызову, тогда заговоришь...

- Верните мне "Цветы Парижа",- попросил Андрей.- У меня ничего больше не осталось. Но кассирша уже накручивала диск телефона:

- Алло? Володя, это ты? У меня тут пассажир бушует. Подошел бы к кассе, а?

Андрей не ожидал такого поворота событий и быстро ретировался. Попасть в милицию - это в его положении означало одно: провести в городе в лучшем случае еще один день. Пока-то центы разберутся, что к чему. В пригородном поезде он забрался на самую верхнюю, третью полку, и буквально вжался в стенку. Ни контролер, ни проводник его бы не увидели. Впрочем, ни тот, ни другой в вагоне так и не появились.

Под мерное постукиванье колес Андрей задремал. Ни о чем не хотелось думать. И даже утихла злость на подлую кассиршу. Ног с ней! Каждый, в конце концов, живет так, как может. Но за любую несправедливость когда-нибудь придется расплачиваться. Это Андрею внушил еще дед. "Нывший единоличник" так он сам себя называл. На лесоповал под Святогорьем его сослали в печально знаменитом 37-м году. Хорошо, что не расстреляли. За то, что своими трудами нажил двух лошадей, трех коров и одного быка. За то, что построил большой дом. А может, за то, что с восходом солнца отправлялся в поле и уходил, когда звезды высыпали на небе?