Выучив всю русскую классику по учебникам и хрестоматиям, Любаша осталась к ней глубоко равнодушной. Как, впрочем, и вообще ко всякой литературе. Да и до чтения ли деревенской женщине, которая весь день мотыжила землю и так устаралась, что насилу дошла до койки, да так на неё и рухнула? Соседка Людмила, почти ровесница Любы - на пять лет моложе, удивлялась:
- Неужели тебя даже детективы не интересуют? Вот я, к примеру, ни за что не засну, если хоть немного не почитаю...
- Ты бы лучше траву прополола, - замечала Люба. - А то она совсем задавит твои помидоры. Глянь-ка, лебеда в человеческий рост вымахала!
- Успею ещё прополоть! - беспечно махала рукой Людка. - Я, понимаешь, никогда Эдгара По не читала. О-о, у него такие интересные истории, оторваться не могу...
- Останешься без огурцов - вот занятная будет история!
Но Людку такой пессимистичный прогноз не впечатлял. Она вставляла в свои пухленькие губки сигарету с фильтром и, попыхивая ароматным дымком, снова углублялась в чтение. И что интересно, огурцы и помидоры у этой книголюбши вырастали как бы сами собой, всем на загляденье - красивые, как с картинки!
У Любы, впрочем, огурчики тоже удавались на славу.Она ими на рынке тоже торговала. Аккуратненькие, темно-зелёные, покрытые пупырышками, с прозрачной слезой на хвостике, они были немым укором вялым, с прожелтью тепличным огурцам, которые ленивые продавщицы к тому же даже не догадывались хотя бы спрыснуть водой, чтобы их залежалый товар чуть-чуть посвежел.
Последнюю трехлитровую банку маринованных огурчиков Люба продала на прошлой неделе. Теперь вот квашеной капустой торгует. Она тоже неплохо идёт, особенно если добавить в неё брусники и покрошить немного мороженой зелени -это Люба делала перед тем, как расфасовать капусту по полиэтиленовым пакетам.
Мейсон, так и не прикоснувшийся к холодной рыбе, снова тоненько мяукнул, погладился о Любину ногу и вскочил на соседний стул.
- Что, забастовку объявил? - ласково спросила его Люба. - У, бесстыжая морда! Жрать просишь чего повкусней, а отрабатывать обед не хочешь...
Мейсон внимательно глядел на Любу. И вид у него был такой сосредоточенный, будто он силился её понять.
- В подполье мыши вовсю шуруют, - продолжала Люба, прихлёбывая чай. Ночью только и слышу: шу-шу, шурх-шурх! Наверное, целая мышиная рота на марш выходит. Ну и что толку, что ты там позавчера сидел? Всю ночь: мяв-мяв, спать, гад, не давал. Ну, хоть бы одну самую захудаленькую мышку задавил, а?
Мейсон продолжал внимательно глядеть на хозяйку. И в его незамутненных глазах не наблюдалось ни капельки стыда. Более того, он брезгливо потряс левой передней лапкой и, намусолив её, принялся скрести правое ухо.
- Лучше бы я взяла какого-нибудь простого кота, - вздохнула Люба. - Вон у Людмилы-соседки её серый Васька целых шесть мышей за ночь задавил! Не то, что ты, белая косточка...
При упоминании о коте Ваське Мейсон встрепенулся. Это был его заклятый враг.
- Ну-ну, не бойся! - сказала Люба, по-своему понявшая беспокойство Мейсона. - Куда ж я тебя, дурака, теперь дену? Будешь у меня жить, пока живётся. А то скучно: и поговорить не с кем. Сашка-то, видишь, что вытворил. Любовь у него, старого кобеля...
Вообще-то Мейсону жизнь скучной не казалась. Наоборот, он даже был доволен, что его утренний покой не нарушает традиционная перебранка хозяев.
Обычно её начинал Александр. Он просыпался позже Любы, некоторое время лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к звукам, которые доносились с кухни: тихонько позвякивали ложки-плошки, деликатно стучал по деревянной доске нож - хозяйка резала репчатый лук и обжаривала его колечки в подсолнечном масле.
Хозяин любил яичницу с луком, и чтобы каждый желтый "глазок" обязательно укрывала колбаса, порезанная тоненькими, длинными кусочками, наподобие вермишели. Но в тот самый момент, когда Люба стукала первое куриное яйцо о край сковороды и белоснежный белок, плюхнувшись в скворчащие кусочки сала, накрывался желтой шапочкой "глазка", Саша лениво спрашивал:
- Ты куда переложила мои папиросы?
- Да не трогала я их, - откликалась Люба. - Сам, наверно, задвинул их под кровать. Как всегда.
Если бы Мейсон мог говорить, то подтвердил бы, что хозяин вставал ночью по маленькой нужде, а когда снова ложился в постель, то тапками запихнул свой "Беломорканал" под кровать. Причём, он всегда клал пачку папирос на пол, и, конечно, прекрасно знал, где она может быть, но каждое утро начинал со своего привычного вопроса.
- Опять у тебя шкварки подгорели! - недовольно говорил Саша. - Ну, сколько тебя учить: жарь сало на медленном огне...
- Сам бы и кухарил! - огрызалась Люба. - Ишь, барин какой выискался! Да ты даже посуду за собой помыть не можешь...
- Интересно девки пляшут! - изумлялся Саша. - А ты тогда на что мне сдалась?