Я опять подверг себя опасности увидаться с вами… И предположения мои оправдались: этого было довольно, чтобы вновь открылись все раны моего сердца. Около вас я потерял то немногое количество рассудка, которое у меня еще оставалось, и чувствую, что в том состоянии, до какого вы меня довели, я не годен ни на что, кроме того, чтобы обожать вас. Недуг мой тем печальнее, что у меня нет ни надежды, ни желания вылечиться от него, и что несмотря на все, что от этого может произойти, я должен любить вас вечно. Я понимаю, сударыня, что на взаимность с вашей стороны я не смею и надеяться. Я молодой человек без всяких средств, ничего не могу предложить вам, кроме сердца, — а это сердце, как бы оно ни было полно огня, чувства и тонкости, — конечно, дар, недостойный быть принятым вами… однако я сознаю, что в неизмеримой глубине моей нежности и в моем характере, живом, но постоянном, есть данные для счастья, которые для всякой любимой женщины могли бы почитаться кое-чем взамен состояния и красоты, не достающих мне… Но вы обошлись со мной с невероятной жестокостью: а если когда-нибудь и высказывали мне что-то вроде благосклонности, то заставляли меня за это платить потом такой ценой, что, я поклясться готов, вся ваша цель была только помучить меня. Все это меня приводит в отчаяние, но нисколько не удивляет, и я нахожу объяснение вашего поведения в моих бесчисленных недостатках. Не думайте, что я считаю вас бесчувственной: нет, ваше сердце не меньше, чем ваша наружность, создано для любви: в отчаяние меня приводит только то, что не мне суждено затронуть его. Я из достоверных источников знаю, что у вас были романы… я знаю даже имя того счастливого смертного, которому удалось заставить вас слушать себя… а чтобы дать вам идею о моем образе мыслей, я прибавлю, что узнал это совершенно случайно, не ища этого, и мое почтение к вам не позволит мне никогда добиваться узнать что-либо о вас кроме того, что вы сами найдете нужным открыть мне. Одним словом, если я сказал вам, что вы никогда не будете монахиней, то это потому, что я знал, что вы ни в коем случае не созданы для монашеской жизни, и если, как влюбленный, страстно влюбленный, я с ужасом смотрю на это пагубное решение, то, как искренний друг и честный человек, я никогда не могу посоветовать вам согласиться с убеждениями тех, кто вас толкает на этот шаг: призвание ваше совсем в другом, и вы готовите себе лишние сожаления и длительное раскаяние. Говорю вам это так, как думаю, — от глубины души, — и не считаясь с собственными интересами: если я сам не могу быть счастлив — я по крайней мере найду свое счастье в вашем. Увы!.. если бы вы захотели послушать меня, я смею сказать, что чувствую себя способным дать вам истинное счастье… Никто не умеет так его ощущать, как я, и позволяю себе думать, что никто не сумел бы лучше заставить и вас испытать его. Боги!.. если бы я мог достичь этого блаженного обладания, я наверное умер бы! Как найти в душе сил противостоять такому вихрю блаженства?.. Но если бы любовь сотворила чудо и сохранила бы мне жизнь — как бы ни пылала страсть в моем сердце, — она еще удвоилась бы, и чтобы воспрепятствовать мне умереть от счастья, она прибавляла бы каждую минуту новый огонь в мою кровь. Одна мысль об этом заставляет ее кипеть, я не могу противиться обаянию соблазнительной химеры, ваш пленительный образ преследует меня, я не могу отделаться от него, даже отдаваясь ему: он спускается со мной даже в глубины сна, волнуя мое сердце и рассудок, он сжигает меня, одним словом, я чувствую, что вы убиваете меня против своей воли: и все равно — от действительной ли жестокости или от воображаемой ласки — моей любви суждено убить меня!..