Что движет солнце и светила (сборник)

— Ну? — он больно сдавил ей шею. — Будешь говорить?

— Отпусти!

Люба не заметила, как из-под стула выбрался взъерошенный Мейсон. Кот не переносил шума, затяжной ругани, резких звуков и даже телевизора или магнитофона, если их включали на всю громкость. В таком случае он подбегал к источнику беспокойства и кусал его, независимо от того, человек ли это был или бездушный аппарат. Но этим дело не ограничивалось: Мейсон начинал орать, и его хриплое, злобное завыванье мало чьи нервы выдерживали.

— У, сволочь! Гумза подзаборная!

Володя разжал руки и схватился за укушенную котом лодыжку. Мейсон, недовольный взрывом ругани, взвыл как ошпаренный кипятком и устрашающе изогнулся дугой. А Люба, получив относительную свободу, не долго думая кинулась в спальню и заперлась изнутри на ключ. Она слышала, как её мучитель шугал Мейсона, бросал в него чем-то тяжелым и витиевато матерился. Кот, не ожидавший такого яростного сопротивления, истошно мяукал и злобно шипел, пока Цыган не загнал его под диван, где он и затаился, посчитав за благо молчать.

Цыган, удовлетворенный результатом расправы над Мейсоном, подошёл к закрытой двери, окликнул Любу и, не дождавшись ответа, мягко, как-то даже игриво постучал костяшками пальцев:

— Ку-ку! Кто там живёт?

Люба молчала. Она понимала, что Цыган не отступится и заставит её не только сказать вслух то, что он хотел, но и выполнить все его мерзкие желания.

— Кукушечка, что же ты молчишь, душечка?

Его стук в дверь становился всё настойчивей. Замок был хлипким и, конечно, не выдержал бы решительного напора, но Цыган почему-то медлил.

— Поиграть захотела, мамулька? О, как это меня возбуждает!

Люба решила, что, пожалуй, стоит забаррикадировать дверь. Она попыталась сдвинуть комод, но он, переполненный вещами, стоял как влитой. Тогда она, стараясь не шуметь, подняла кресло и понесла его к двери. Из-за неё вдруг грянуло:

— Соловей кукушечку
Заманил в избушечку,
Накормил её крупой,
Хвать за титечку рукой…

Цыган, пропев похабную песенку, двинул дверь плечом. Она затрещала, но Люба успела поставить к ней не только кресло, но и пуфик со стульями, на которые сложила стопки книг — получилось что-то вроде баррикады.

— Открой, милая!

Люба ухватилась за край кровати и, поднатужившись, потащила её к баррикаде. Цыган услышал шум и надавил на дверь крепче, но замок каким-то чудом ещё оставался на своём месте.

— Смотри, хуже будет…

Люба молча тянула кровать, которая зацепилась за край ковровой дорожки и не желала сдвигаться.

Рассвирепевший Цыган разбежался и, ухнув, ударил дверь плечом. Замок не выдержал натиска и вывалился из скважины. Люба с ужасом увидела, что её заградительное сооружение сдвинулось с места, а в образовавшуюся щель просовывается рука её мучителя. Не раздумывая, она подбежала к двери и надавила её. Цыган взвыл и отчаянно заматюкался. Решив, что она чего доброго ещё поломает ему руку, Люба ослабила давление: пусть оценит её доброту и убирается ко всем чертям!

Коварный Цыган, не отличавшийся великодушием, не уважал его и в других людях. Он выдернул руку из щели, но тут же вставил в неё ногу и, надавив на дверь всем туловищем, сумел-таки протиснуться в образовавшийся проём.

Похолодевшая от страха Люба поискала глазами, что бы такое схватить в руки для обороны. Как на грех, она вчера убрала из-под кровати молоток, которым вколачивала гвоздь в стену. Ах, как бы он теперь пригодился! И тут она вспомнила, что за тумбочкой стоит баллончик дихлофоса. Цыган, запутавшийся в разрушенной им баррикаде, не обращал внимания на Любу, и она незаметно сунула баллончик в карман.

— Ну что? — Цыган, молодецки поигрывая плечами, подошёл к ней. Видишь, для меня преград не существует.

Она попятилась от него и, наткнувшись на край кровати, села на неё.

— Уже готова? — Цыган осклабился. — Нет, милая, ты сначала скажи, как сильно ты меня любишь. И не хочешь базар на стену мазать…

— Не пойму, что ты говоришь, — сказала Люба, стараясь сохранить внешнее спокойствие. Пусть думает, что не шибко-то она его испугалась.

— Ссориться, значит, со мной не хочешь — вот что говорю, — объяснил Цыган. — Не хочешь, да?

— Давай по-человечески поговорим, — сказала Люба. — Только не сегодня, а завтра…

— Да что я, доёный бык, что ли? — рассмеялся он. — Не корми меня завтраками! Я хочу сейчас.

Люба и опомниться не успела, как он навалился на неё и жарко задышал в лицо. Понимая, что лучше не злить его, она не сопротивлялась, и Цыган истолковал это в свою пользу.

— Ну, что ты своему Санечке говорила? — спросил он и больно надавил ей на грудь. — Скажи, быстро говори!

— Ничего я ему не говорила, — шепнула Люба. — Он не любит, когда много говорят…

— Неужели всё молча делали?

Люба не ответила.

— А мне скажи, — снова потребовал он. — Повтори: я тебя люблю…

Одними словами он не ограничивался, стараясь раздвинуть её плотно сжатые ноги. Люба, однако, не отталкивала его и даже одной рукой погладила его по щеке, чтобы отвлечь вниманье: она попыталась вытащить баллончик дихлофоса.