Что движет солнце и светила

— Он и так слишком долго жил как птичка перелётная: ни сорочки запасной, ни пижамы, даже зубная щётка — моя!

Толик съел обед, взял томик Мюссе, из-за которого, собственно, и забежал в гости:

— Счастливо!

— Пока! Позвони вечером…

— А разве вы с Геннадием не собираетесь отключить телефон?

— С чего бы это?

— Ну, мам, как-никак начинается официальный медовый месяц. А то всё скрывались…

— Фу, бесстыдник!

* * *

Медовый месяц, однако, не начался ни в тот день, ни через неделю, никогда. Геннадий как сквозь землю провалился.

Обезумевшая Изабелла моталась по общим знакомым, носилась по концертным залам и театрам, надеясь отыскать его следы. Разве что только в милицию не догадалась заявить. Но в больницах и моргах справки навела-таки. Ответ везде был один: «Не был, не доставлялся, ничем помочь не можем…»

В конце концов, Изабелла узнала: возлюбленный уехал куда-то на севера, чтобы начать новую жизнь. И что её больше всего удивило, он вроде бы одному из своих знакомых сказал, что больше ни-ког-да в жизни не свяжется ни с одной эмансипе. Потому что такие женщины напоминают ему, извините, новогодний грецкий орех в золотистой фольге: блестит красиво, а расколешь его — внутри нечто серое, покрытое белым пушком.

— Ну и чёрт с ним! — возмутилась Изабелла. — Я не пропаду!

* * *

Несколько дней её никто не видел. А когда она впорхнула на презентацию работ одного входящего в моду живописца, то почти сразу уловила завистливый шепоток, и ещё один, и ещё — удивление, осуждение, восхищение наполнили пространство вокруг неё, и сразу стало душно, жарко и весело. Она любила это волнение, фурор, внимание. На пейзажи и натюрморты не глядели. Глядели на её полупрозрачную жилетку-лифчик под широкой кофточкой-размахайкой, да и юбка-брюки, скорее напоминающая панталоны в кружавчиках и рюшечках, тоже произвела впечатление на всех этих интеллектуалов-жеребчиков и их восторженных спутниц.

— Дорогая моя, никак не пойму: я пришла на твою презентацию или на вернисаж Вадика, — шепнула ей Марианна. — Ты не замечаешь, как Эрик расстреливает тебя глазами? Жу-у-ть!

Скульптор Эрик смотрел на неё так, как восторженный юнец, впервые попавший в Эрмитаж, оглаживает взглядом каждый изгиб древнегреческих статуй.

— Да ну его! — лениво отозвалась Изабелла. — Его Манька все волосы мне выдерет…

Мария славилась неукротимой ревностью и ни перед чем не останавливалась, если решала, что очередная поклонница слишком активно достаёт Эрика. Изабелле совсем не хотелось, чтобы хоть одно перышко выпало из её наряда, который она так старательно придумывала, создавала, холила-лелеяла.

Мария, проследив направление взгляда своей дражайшей половины, встрепенулась, и наверняка Изабелла не убереглась бы от выяснения отношений, если бы не белобрысый, невзрачный какой-то мужичонка с конопатым носом. Он одёрнул пиджак («Дорогой, английский! — отметила Изабелла. — Но сидит на нём, как седло на корове»), широко улыбнулся и кинулся к ней, размахивая руками.

— Зина! Сколько зим, сколько лет! Здравствуй! — во весь голос провозгласил мужичонка.

Изабелла даже вздрогнула. Ну да, по паспорту она действительно значится Зинаидой. Но об этом почти никто не знает. С тех пор, как семнадцатилетней девицей выпорхнула из родительского гнёздышка, она медленно, но верно забывала и своё село, и одноклассников, и соседей, и даже Петька Заяц, первая любовь, незаметно ушёл из её снов.

Простая, незамысловатая девчонка, наивная и открытая добру, в большом городе она обожглась и раз, и два, горевала-страдала и чуть ли не билась головой об асфальт, пока однажды её сокурсница Маргарита, размахивая дымящейся сигаретой, как кадилом, не наставила на путь истинный:

— Дура ты, дура! Умей из всего извлекать пользу! Пойми: мы — женщины, и в этом наша сила. Вовремя кому-то улыбнуться, притвориться, показать свою слабость, готовность к нежностям — это наше оружие. И что ты ходишь, как кулёма, в этих сарафанчиках и юбчонках? Создай свой образ — смелый, современный, без комплексов! Для начала имя смени. Зина — это, знаешь ли, слишком простенько. Так продавщицу пивного ларька зовут…

Превратившись в Изабеллу, Зина только и делала, что старательно создавала образ эмансипированной интеллектуалки, далекой от мелочей быта и всего суетного, нетворческого, бездуховного. И вдруг:

— Зина, не узнаёшь? Во блин!

О Боже! Да не Петька ли это? Многое она могла забыть, но только не этот голос с чуть заметной хрипотцой, которая когда-то ей так нравилась.

— Узнала, — обрадовался Петя, и взял её руку, и ловко, как заправский ловелас, коснулся губами пальчиков, и опережая её вопросы, объяснил: Я, как у бессмертного Грибоедова, с корабля на бал Только что из Москвы прилетел. У меня там фирма, покупаем-продаём предметы искусства…

— Фирма? — удивилась Изабелла. — Я слышала, что из столицы должен приехать некий господин Потоцкий. Говорят, он меценат и богат как Крез…

— Это я, — скромно шепнул Петька. — А насчёт Креза — выдумка. Фамилию сменил. У меня жена из рода Потоцких. Заяц — это больше на прозвище похоже, да и несолидно звучит…