Что движет солнце и светила

— Нет, в том-то и дело, что аккуратненькие, ладные, толстенькие, фыркнула Иснючка. — А весь фокус в чём? Дашка-курятница укладывала под кожу окорочков кубики льда! Учительница уж её стыдила-стыдила, кричала, что зря поставила на выпускном экзамене тройку — пожалела бестолочь, а эта неблагодарная, мол, никакого добра не помнит…

— Я б со стыда умерла, — сказала Люба. — Как Дашка теперь на народ покажется?

— Это мы с тобой такие честные, — поддакнула Иснючка. — А другим стыд не дым, глаз не выест. Уж попомни моё слово: курятница найдёт, что сбрехать…

Тут их болтовню прервал мужчина в шубе из коричневого искусственного меха. Он протянул Иснючке измятую четвертинку газетной бумаги:

— Сударыня, не покажете ли мне газету, из которой вы кульки под семечки делаете?

— А что случилось? — испугалась Иснючка. — Газета как газета. «Комсомольская правда» называется.

— Да смотрите, что тут написано: депутаты, которых мы с вами в Госдуму избрали, любят кушать сыр «Дамталер», шейку ла Манча, аше на сковородке, севрюгу жареную с оливками, — мужчина, подслеповато щурясь, читал замысловатые названия почти по слогам. — Самое дорогое блюдо стоит всего пятнадцать рублей! А я тут зашёл в местную столовую, так за постный борщ десятку выложил.

— Никогда и не слыхивала таких диковинных названий, — растерялась Иснючка. — Надо же: аша на сковородке. А что это такое?

— Не знаю, — пожала плечами Люба. — Только если они эту ашу да севрюгу, считай, задарма жрут, то понятно, почему прямо на глазах жиреют и тремя подбородками обзаводятся.

Иснючка тем временем нашла газету. В ней были напечатаны три меню: что едят в российском «Белом доме», в Госдуме и Совете Федерации. Мужчина прямо вцепился в этот листок:

— Нет, сударыни, вы поглядите, какие цены: семнадцать копеек, двадцать девять копеек, восемьдесят копеек — за порцию, ая-яй-ай! Это из какой, интересно, жизни? У них там кризис в стране, наверное, только по телевизору видят…

— Вот морды позорные! — поддержала его Иснючка. — Слава тебе, Господи, я на эти выборы не хожу…

— И зря, сударыня, не ходите, — откликнулся мужчина. — Если вы не выбираете, то другие за вас выбирают. Разве не понятно?

— Да что толку на эти выборы ходить? — встряла Люба. — Кого ни выбери, они через месяц-другой другими людьми становятся. Как ни включишь телевизор, видишь: то косточки друг другу перемывают, то придумывают законы, чтоб самим лучше жить, то чемоданы компроматов собирают. А этому Зюганову чем в стране хуже, тем лучше, прямо от счастья весь светится!

— Во-во! В стране бардак, а у них морды красные, — поддакнула Иснючка. — Никому не верю!

— Это вы, сударыня, зря, — сказал мужчина, старательно сворачивая газету. — Надо возвращаться к старой России, к той, что до октябрьского переворота была. Мы её не навсегда потеряли…

— Э, газетку-то верните, — заволновалась Иснючка. — Мне кульки под семечки из чего-то вертеть надо.

— Может, продадите? — мужчина просительно заглянул Иснючке в глаза и полез в измохратившийся карман шубейки. — Мы в вашем районе организуем партию демократических свобод, будем с народом встречаться, а этот газетный материал пригодится для бесед…

— Нет, ничего не знаю! — вдруг посуровела Иснючка. — Я этих газет набрала в киоске на почте. Их там списывают и продают как макулатуру. Вот и идите туда, может, что-нибудь осталось…

— А сами-то вы, сударыня, читаете газеты? — зачем-то поинтересовался представитель демократической партии.

— Делать мне больше нечего! — презрительно фыркнула Иснючка. — Все они брешут!

Мужчина вздохнул, осуждающе покачал головой и, ни слова больше не говоря, побрёл прочь.

— Ишь, какой! Демократ, итить твою мать! — выругалась Иснючка. Пропаганду решил на моей газете строить. Умный какой! А мне семечки во что сыпать?

Люба её не слушала. Она смотрела на Володю, который, широко улыбаясь, шёл к ней.

12

— Ну что, братан? Не надумал домой возвращаться? — спросил Олег Баринов.

С ним Александр столкнулся всё в том же гастрономе, где его одноклассник, похоже, прописался: как ни зайдёшь — обязательно столкнёшься с ним нос к носу.

В гастрономе открыли кафетерий на городской манер. Может, и слишком громкое название для трёх круглых столиков на высоких металлических ножках, настолько высоких, что какому-нибудь низкорослому мужичонке круг столешницы подходил под самый нос и, чтобы взять свой стакан, он, как балерина, становился на цыпочки. Никакого кофе и чая тут отродясь не подавали, из напитков водились лишь перекисший томатный сок да минеральная вода, зато в изобилии были различные вина и водка.

Спиртное разливала дебелая, крепко накрашенная Верка. Не смотря на то, что она была косоглазой и рябой, подвыпившие мужички так и липли к ней, надеясь, что их подхалимский флирт будет хоть как-то возблагодарён — ну, например, Верка расщедрится и плеснёт в стакан лишку. «Ну-ну, убери клешни! — басом прерывала она душевные излияния. — Я те счас как плесну в рожу-то, будешь знать!»