Что, если усовершенствовать мир?

В Москве ожили Минин и Пожарский и тоже поняли, что все их прошлые труды напрасны. Одновременно из своих постаментов сбежали: Иван Грозный, Петр I и Ермак работы скульптора Антокольского, Лермонтов и Кутузов в Петербурге, парень, играющий в бабки, и бюст Крылова из Третьяковской галереи, молочница с разбитым кувшином из Царского Села и нимфы, несущие сферы… Помимо древних императоров в Риме высыпали на улицы булочник Эврисак и его жена Антистия, Гай Целий Сатуринин Логмаций, Друз Старший, Тит, Нерва, Антоний Пий… Во Франции к выступившим скульптурам римских воинов присоединились целые полчища знаменитых и малоизвестных личностей, как и в Бельгии, Дании, Германии…

Золотой век памятников начался. Они были так похожи на людей. Они были такими же разными, и каждый хотел от жизни своего. Памятник Колумба — новых вест-индий, памятники королей — собственных царств, памятники ученых — признанных открытий, памятники узников — свободы и революций, памятники воинов — побед, памятники деятелей искусств — невозможного совершенства.

— Коммунизм! — кричали памятники Мао Цзе Дуна в Китае.

— Куда вы прете против законов природы? — недоумевали Ньютоны.

— В первую очередь берем банки, «Интернет» и авиабазы, — ожившие во многих города Ленины принимались за дело.

— Вот что значит кадры! Доверь создание рая дуракам, и они построят ад! — возмущался Мартин Лютер Кинг. — Где этот мужик с крылышками… сатана? Спрятался, небось, где-нибудь в Сибири, в захолустном городке…

— Вы противоречите своей натуре, — заметили ему. — Мартин Лютер Кинг никогда не говорил такого.

— Да плевать, чего он не говорил! Я не Мартин Лютер Кинг, я его памятник!

— Господа, у меня дикое желание отколоть кому-нибудь нос или ухо, — угрюмо признался памятник Ермаку.

Минин и Пожарский собирали ополчение из бюстов.

В Америке статуя Свободы бросилась в океан и добровольно утопилась от такой жизни. И маленькие христосики сошли с нательных крестиков, и большие — с икон и распятий церковных, все изможденные, с ранами кровоточащими и принялись проповедовать жизнь иную.

Мужик в парке Гагарина окаменел: «Надо же было наслушаться человеческих речей… Вот что случается, если всех слушать, как правильно жить».