Что, если?..

Я киваю, изо всех сил стараясь выглядеть по возможности трезвым. И вежливо интересуюсь:

– С Николь что-то случилось, мистер Бентли? Может, нужна моя помощь?

– Э-э-э… – Он откашливается. – Нет, с ней все в полном порядке. Просто устала немного после выпускного, только и всего. Ничего страшного, мы сами все уладим. Спасибо за заботу.

– Не за что, – бормочу я и разворачиваюсь, чтобы уйти.

Выйдя на тротуар, оглядываюсь через плечо – отец Николь все еще стоит возле своей машины и смотрит мне вслед.

– Николас! – зовет мужа миссис Бентли.

Я ухожу и издали слышу, как в темноте истерически рыдает Николь.

* * *

Открыв глаза, я переворачиваюсь на бок, вижу, что на другой половине кровати никого нет, и сажусь, моментально проснувшись. Прислушиваюсь, но не слышу ничего и тогда выбираюсь из кровати. На часах начало третьего. Ну и куда ее понесло среди ночи? В ванной никого нет. Я открываю дверь соседней спальни. В доме темно, хоть глаза выколи.

– Ниель? – окликаю я.

Тишина.

Я включаю свет, брожу туда-сюда, заглядывая во все комнаты подряд, и наконец выхожу во двор. Сердце у меня бешено колотится. Сон (или воспоминание?) неотвязно крутится в голове, и это только усиливает панику.

Я обхожу дом вокруг и останавливаюсь, заметив странную тень на траве. Подойдя ближе, понимаю, что это Ниель и Хенли. Она лежит на спине, волосы разметались вокруг, и смотрит на звезды. Одну руку положила на голову Хенли, который уткнулся ей носом в живот.

– Ниель, что ты делаешь? – спрашиваю я, тщетно пытаясь успокоиться.

Она не отрывает взгляда от звездного неба:

– Стараюсь сделать так, чтобы мне стало лучше.

– Можно, я с тобой полежу? – осторожно спрашиваю я, мне тоже это не помешает.

Ниель кивает. По телу у меня пробегает короткая дрожь, когда я ложусь рядом на прохладную траву. Смотрю на нее, а она неотрывно глядит на небо, словно ждет чего-то. Я вглядываюсь в ее лицо и гадаю, кто же лежит сейчас рядом со мной.

– Никогда не видела столько звезд, – тихо говорит она. – Целое небо возможностей, целое небо боли. Это так трудно совместить. Может быть, уже сами возможности изначально несут в себе боль? – Голос у Ниель невероятно грустный. По ее маске прошли трещины, и то, что она так старалась скрыть, проглядывает наружу. Я даже не знаю, как ей помочь.

– Скажи, что мне сделать? – спрашиваю я. – Я все сделаю. Хоть до смерти готов замерзнуть ради тебя.

Слышится что-то вроде смешка, и я понимаю, что Ниель меня слышит.

– Холодновато, да? А я и не заметила. Извини.

– Ничего, я уже привык. Когда я с тобой, у меня все время руки и ноги отнимаются от холода.

Она берет меня за руку:

– А мне кажется, ты всегда такой теплый.

Я сжимаю ее кисть и подношу к губам.

– Мне обязательно нужно было это почувствовать, – тихо говорит Ниель.

– Что именно?

– Бабочку. – Это слово она произносит шепотом.

– В смысле? Ты и на силосной башне про бабочку загадывала, но я не понимаю, что это значит.

– Когда я держу тебя за руку, то у меня как будто бабочка в груди бьется. И я почему-то сразу начинаю думать, что все будет хорошо.

– Все будет хорошо, вот увидишь. – Мне и самому очень хочется в это верить.

– Я знаю. Прости, – говорит Ниель, радостно смеется и быстро смахивает слезинку, скатившуюся по щеке. – Я не должна быть такой. Ты не должен был это видеть.

– Эй! – Я поворачиваюсь на бок и трогаю Ниель пальцем за подбородок, чтобы она посмотрела на меня. – Ты всегда можешь быть при мне такой, какая есть. Что бы ни случилось.

– Я сама не знаю, кто я, – бормочет она и натянуто улыбается сжатыми губами, так чтобы случайно не выплеснуть наружу эмоции. Эта вымученная улыбка слишком похожа на улыбку ее матери. Сердце у меня тревожно сжимается.

– А кем ты хочешь быть? – спрашиваю я.

Ниель растерянно мигает, не в силах найти ответ. Я легонько провожу ладонью по ее щеке. В жизни не чувствовал себя таким беспомощным.

– Не знаю. – У нее дрожат губы, она больше не в состоянии сдерживаться. – Теперь уже не знаю.

Я придвигаюсь ближе, прижимаю ее вздрагивающее тело к груди. Мне так хочется прогнать прочь все, что ее мучает.

Что, если бы я вмешался в ту ночь, когда услышал ее отчаянный крик? Что, если бы я не ушел? Что, если бы я бросился ей на помощь? Что, если бы я оказался тем самым другом, который был ей нужен? Может быть, тогда она не лежала бы сейчас здесь и не искала себя, уставившись на звезды?