Что, если?..

– И часто ты это делаешь? – спрашиваю я, глядя, как группа ребятишек подбегает к нашему дереву, перебрасываясь баскетбольным мячом. Они заняты своим делом и не замечают нас наверху.

– Думаю? Только при крайней необходимости, – иронически отвечает она.

– Понятно, – говорю я. – Нет, я имел в виду – часто ты на это дерево залезаешь?

– Сегодня в первый раз. Я его никогда прежде даже не видела.

– То есть ты никогда раньше здесь не была? А мне показалось, что ты знала, куда идти. – Эта девушка не перестает меня удивлять.

– Я знала, что тут есть парк, – объясняет она. – Вот и подумала, что глазурное дерево тоже обязательно где-нибудь должно быть. Самое подходящее место, чтобы посидеть наверху и… поразмышлять о жизни.

– Я правильно понимаю, что это еще один пункт из твоего списка?

Она кивает.

– А почему ты зовешь это дерево глазурным? – спрашиваю я.

Она засовывает руку по самый локоть в карман куртки и достает оттуда баночку ванильной глазури.

– Люблю подкрепиться чем-нибудь сладким, когда думаю.

– Ну конечно. Как это я сам не догадался. – Я со смехом качаю головой. – Так вот зачем ты все время таскаешь такую необъятную куртку – продукты хранить. Что у тебя там еще есть?

– А что ты предпочитаешь? – отвечает Ниель с ехидной улыбкой.

Откручивает пластиковую крышку, снимает фольгу, сует в банку палец и, подцепив им здоровенную каплю белой глазури, отправляет ее в рот. Протягивает банку мне.

Я вежливо отказываюсь:

– Спасибо, но я и так сыт.

– Да ты попробуй, – не отстает она. – С глазурью на дереве сидеть куда веселее.

Я еще секунду медлю, потом сдаюсь и зачерпываю пальцем немножко на пробу. Сую в рот, а Ниель следит за выражением моего лица.

– Вкусно же, правда?

Я киваю:

– Ты была права. Теперь в этом сидении чувствуется какой-то смысл.

– Обожаю глазурь, – мечтательно говорит Ниель, не обращая внимания на мой сарказм. Подцепляет пальцем еще глазури. – А вот ты, Кэл, что бы ты мог есть каждый день и тебе бы не надоело?

Я слизываю с пальца еще одну порцию глазури и отвечаю:

– Бифштексы. Или бутерброды с копченой колбасой. Вот честно, только ими бы и питался.

– Типично мужской подход, – смеется Ниель. – А я бы всю жизнь каждый день ела картофельные чипсы. Смешивала бы их с разными продуктами, и получались бы каждый день с новым вкусом. Обожаю чипсы.

– И глазурь, – замечаю я, глядя, как она безмятежно уплетает белую массу.

– А ты когда-нибудь насыпал чипсы в глазурь? – оживленно спрашивает моя собеседница, словно это бог весть какая блестящая идея.

– Нет. – Я морщусь. – Представляю, какая получится гадость.

– И ничего не гадость. Соленое со сладким как раз лучше всего сочетается. Теперь, раз уж я это придумала, надо будет обязательно попробовать.

Я хмыкаю и жду, что она сейчас достанет из кармана пакетик с чипсами. Но ничего такого не происходит.

Ниель отвлекается, заметив пролетающую над нами стаю птиц, и смотрит, как они садятся на дерево на противоположном конце парка. Легкий ветерок бросает ей в лицо пряди волос. Мне нравится, что они у нее всегда распущенные, вьющиеся, непокорные. Глаза у Ниель вспыхивают, когда ей в голову приходит новая мысль, а лицо остается спокойным, даже довольным.

– Если бы ты мог получить какую-нибудь сверхъестественную способность, то что бы ты выбрал? – Она только тут замечает, что я уставился на нее в упор. Я моргаю и начинаю растерянно оглядываться.

– Ну-у-у, – тяну я. Вопрос-то неожиданный. – Мы что, уже начали размышлять?

– Конечно, – отвечает она с улыбкой. – Да ты не бойся. Все, что сказано на дереве, на дереве и останется.

Интересно, как далеко мы зайдем в своей откровенности.

– Ладно, – киваю я, надеясь, что мне не придется в этом раскаяться. – Пожалуй… сверхъестественную силу. Это, наверное, потому, что в детстве я был доходягой.

– Сейчас ты не похож на доходягу, – замечает Ниель, склоняет голову набок и оглядывает меня с головы до ног, отчего я начинаю неловко ерзать.

– Да, но детство-то никуда не денешь. А ты?

Ее прозрачные голубые глаза блуждают по небу. Она держится так непринужденно, словно сидит на лавочке внизу, а не на самой верхушке дерева.

– Я бы научилась летать. Вернее… парить в воздухе. Пусть ветер несет меня и опускает на землю, где захочет.

Ниель выгибается назад, закрыв глаза, словно и правда хочет, чтобы ее подхватил ветер. Грудь у нее высоко поднимается и опускается – она наполняет легкие тем самым воздухом, в котором ей так хочется парить. Когда Ниель открывает глаза и смотрит на меня, я выпрямляюсь и начинаю разглядывать листья над головой. Вечно она меня запутывает. Никогда таких людей не встречал.

– А тебе хотелось хоть раз переделать что-либо в жизни заново? – спрашивает Ниель уже серьезнее. Глаза у нее темные, беспокойные. Я могу только гадать, куда именно мысли унесли ее по ветру в эту тихую минуту. – Я так часто думаю о принятых прежде решениях и спрашиваю себя: «А что, если бы я тогда поступила иначе? Кем бы я стала? Какой была бы сейчас моя жизнь? Что, если бы?…» – Не договорив, она глубоко вздыхает.

И вдруг буря в ее глазах стихает, и на лице появляется озорная улыбка.