Что это было?

– Ты же в своем романе хорошо описываешь, как души умерших прощаются со своим телом. В его первой части или ты забыл? А здесь, Виктор Иванович, не кладбище – не могила и крематорий наш, как ты успел заметить, далеко не элитный, тут контингент разнообразный и бомжи, и бандиты, и всякие, которых приговорили к забвению…

Я приятно удивился упреку Петровича и сказал:

– А ты хорошо запомнил главы из романа, наверное, интересно?

– Не скромничай, Виктор Иванович, роман у тебя получился интересным и познавательный. Есть над чем задуматься, о чем поспорить и над чем поплакать… И вообще, Витя, мне кажется, что мы сейчас с тобой спорим ни о чем. Ты же сам в романе рассказываешь нам о том, что будет после жизни. Ты утверждаешь, что смерти нет, что она только фаза перехода из одной жизни в другую. А не кажется тебе, Виктор Иванович, что об этом самом говорит и эзотерика, в увлечении которой, ты меня упрекаешь. И если хочешь знать, то твой роман для читателя – мистическое произведение и в книжном магазине он будет стоять на полке в разделе мистика, а не философия. Так что давай не будем терять попусту время и вернемся к нашей незнакомке.

Я выслушал бурную речь Петровича и предложил выпить.

Он согласился и разлив остатки коньяка по стопкам, спросил:

– Ну, и что она тебе сказала?

– А ты знаешь, Паша, а разговора, как такового, и не было.

– Это, как же? – Удивился Петрович.

– А так… Я вдруг понял без слов, что она дочь журналиста. Подтверждением тому стала татуировка на ее на руке, такую же я видел и у Алины. «Out side» было написано у ее на предплечье.

– «Out side» – это что? – Спросил Петрович и сразу же стал переводить. – Снаружи, вовне, извне, за…

– За пределами! – Добавил я и мой товарищ соскочил с места.

– Правильно! За пределами! – Воскликнул он. – За пределами возможного… Все сходится, она из будущего, она из другого мира.

– А чему ты радуешься, Петрович? А как же твоя любовь?

– Ты, Виктор Иванович, сейчас нехорошо пошутил. Со своей любовью я опоздал на целую жизнь, и я об этом знал и догадывался.

После недолгих размышлений мы перебрались в мою рабочую комнату и Петрович, подойдя к раскрытой рукописи, спросил:

– Она роман смотрела?

– С него собственно все и началось…

– Что началось, Витя?

Я не ответил ему на вопрос, а только задумчиво произнес:

– А может этот роман и есть вход в параллельный мир?..

– Чего? – Удивился Петрович и подскочил на кресле.

– Может это проводник, способ связи с потусторонним миром, – продолжал я, еще больше интригуя Петровича. – Ведь не зря я написал этот роман, не зря здесь журналист и эта загадочная незнакомка.

– Может ты мне все-таки расскажешь, что у тебя здесь произошло? – Возбужденно заговорил Петрович.

– Конечно, все расскажу, ты не переживай, Паша, – ответил я и, похлопав товарища по плечу, усадил его обратно в кресло.

Я не обманул Петровича и начал рассказывать ему свои ночные видения с самого начала. Как я встретился с маленькой Алиной в сквере, о том, как долго мы гуляли с ней по его осенним аллеям и про то, как она вдруг оставила меня, войдя в красный куст. Я не утаил от него и то, как необычное растение с красной листвой, раскачивая своими ветвями, издавала звуки небесной музыки. Напомнил я ему и о встречи с ним, у заброшенного здания кафе.

Петрович меня слушал внимательно и не перебивал, а я напомнил ему о его ночном звонке на стационарный телефон.

– Да, не звонил я тебе! – Возразил он, а я продолжил:

– Как же так, Петрович? Ты же мне сообщил, что встречался с незнакомкой, а мне посоветовал дожидаться ее дома.

– Не звонил я, ей Богу! – Оправдывался Петрович.

– Да, ладно, это теперь не столь важно, – ответил я и продолжил, – важно то, что она вскоре появилась у меня в комнате, и взялась она, Павел Петрович, ниоткуда…

Петрович замер в ожидании рассказа, а я подошел к столу, где лежала рукопись и, указывая на стул у компьютера, заявил:

– Вот здесь она сидела и смотрела рукопись романа. Мы долго молчали. Я не решался нарушить паузу, а она, повернувшись ко мне, сказала, что там, где речь идет о переживаниях журналиста, желательно включить его стихотворение, адресованное его дочке.

– Что за стихотворение? – Осторожно спросил Петрович, будто боялся сбить меня с темы, – это то четверостишие, что ты мне читал?

– Нет, это другое, – ответил я и продолжил, – есть у него небольшое стихотворение, посвященное Алине. Конечно, это далеко не Лермонтов и не Блок, но за душу берет. Да, я тебе его сейчас прочитаю.

Я стал рыться в бумагах на столе, а Петрович спросил:

– А, что тебя толкнуло написать свой роман? Ты же не писатель?

– Большое желание рассказать людям, то что я узнал за время пребывания в другом мире. И это, Петрович, даже не совсем моя воля, это скорее наказ, пожелания сверху… А писателем я уже был, был и поэтом, я даже помню некоторые свои произведения, правда это было давно. Тогда, когда я страстно любил одну женщину.

– Ты любил? А ну, расскажи.

– В другой раз, Павел Петрович, а сейчас лучше послушай стихотворение нашего журналиста.

Я взял листок и стал читать:

«Еще дышу и все мечтаю,