Что глаза мои видели (Том 1, В детстве)

Николай Андреевич первый приветствовал отставного адмирала, называя его ,,вашим превосходительством" и протянул ему руку; тот пожал ее, назвав его также "вашим превосходительством", но обменялся всего двумя - тремя короткими фразами и быстро прошел в свой флигель.

Когда Николай Андреевич, поддерживаемый Иваном, оправившим сзади его шинель, сел в коляску и Николай тронул лошадей и выехал за ворота, я из сада тотчас же юркнул на крыльцо к Ивану.

- За царем тоже не всякий поспеет... Ну, этот поспевать может! - промолвил он, весь погруженный в созерцание опустевших, широко открытых ворот.

Кого имело в виду это восклицание Ивана, я не понял. Разумел ли он "царского адъютанта", или нашего кучера Николая, с его ходкой парой, осталось для меня, да может быть и для него самого, тайной.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

Государь пробыл три дня в Николаеве.

Был спуск нового парового судна, осмотр адмиралтейства и флотских казарм, обсерватории, штурманского училища и вновь выстроенных "инвалидных домиков", вдоль одной из дорог ,,Лесков", для севастопольских увечных героев, и т. д.

Был большой смотр войскам на лагерном поле и два парадных бала, один в Морском Собрании, в прекрасном "мраморном зало" для вечеров, другой-в помещении Купеческого Собрания, от Херсонского дворянства, куда было приглашено и именитое городское купечество.

Мамы и дяди Всеволода в эти дни мы почти не видели; они, а с ними вместе кузины Люба и Леля бывали всюду, где был царь.

Нас на бабушкиных лошадях повезли только на смотр войск, но, за пылью, не только царя, но и вообще чтобы то ни было трудно было разглядеть.

Николай Андреевич только едва поспевал переодеваться то в свитскую, то в морскую форму. Он отпускал Николая на несколько часов домой и приказывал к такому-то часу вновь "подать" туда, или сюда.

Завтракал и обедал он, большей частью, во дворце, а раз и ночевал там, когда был "дежурным генералом".

Само собою разумеется, что каждый раз, когда Николай въезжал шагом во двор, на запотелых лошадях, я спешил ему на встречу.

Бедному Мишке и Черкесу, было ясно, доставалось очень. Черкес уже к концу второго дня стал заметно "спадать с тела".

И было два события, касавшиеся Николая и его пары, который неизгладимо врезались у меня в памяти.

Первое имело место к вечеру второго дня. Я застал Николая в сарае; он вырезывал, острым ножиком, узкий длинный ремешок и стал налаживать его на валявшееся раньше где-то в углу тонкое кнутовище.

Я чуть не ахнул, так как знал хорошо, что Николай никогда не имел при себе кнута. Наладив его, он подложил его под кучерское сиденье.

"На случай" - объяснил он мне, - опасаюсь, как бы Черкес не стал "сдавать"; за Мишку он был еще совершенно спокоен.

Второе событие было еще знаменательнее, еще важнее.

На следующий день, когда Николай, после смотра парада, въехал во двор, разыгралась такая сцена.

Осадив лошадьми экипаж в сарай, он молча слез с козел, встал на колени на подножку коляски и, сняв шляпу, истово перекрестился, а затем набожно приложился губами к сиденью коляски с правой ее стороны.

Марина и я остолбенели.

Невольно мелькнула мысль, не рехнулся ли Николай, или не напился ли он.

Но скоро все объяснилось.

Царь проехал в его коляске от самого лагерного поля до дворца. Выходя у подъезда из экипажа, он даже, случайно, коснулся его плеча.

Надо было видеть мое и Марины растерянное изумление и лицо самого Николая, с увлаженными умиленным восторгом глазами.

Вышло, по его словам, это так: крики ли толпы, или необычайная обстановка смотра, с музыкой и барабанным боем, напугали "откупщицкую пару", только кучер не смог никак подать лошадей во время к Государевой ставке, тогда Николай Андреевич и полицеймейстер приказали подать Николаю.

Рядом с государем сел не наш адмирал, а какой-то, еще более важный, генерал, которого величали "сиятельством", и с которым государь всю дорогу разговаривал "непонятно" не по-русски.

Среди бесконечных кликов "ура", лошади только бодрились и он, Николай, домчал государя "в лучшем виде".

Весть об этом необыкновенном событии скоро облетела весь наш двор и люди, поочередно, заходили в сарай поглядеть на то место, где посидел государь.

Домашних я всех тотчас же оповестил и даже сбегал в неурочное время к самой бабушке, чтобы поведать и ей о столь необычном для нашего Николая счастьи. К моему удивлению она осталась равнодушна.

Правда, она не любила Николая и не прощала маме, что та не дала его наказать, в свое время, когда он вывернул ее на тумбе.

Но потом я еще заметил, что и "нового царя" она не так почитала, как недавно умершего, по котором очень долго носила траур.

За то все остальные в доме разделяли вполне гордость Николая и о новом царе иначе, как восторженно, не отзывались.

Николай Андреевич, ужинавший в тот день с нами, перед балом в Морском Собрании - (у бабушки обедали в час и ужинали в половине восьмого), пояснил, что с государем, в нашей коляске, ехал граф Адлерберг и что Николай получит "царские часы", т. е. часы с двуглавым орлом на верхней крышке.

Уезжал государь на военном пароходов "Тигр", кажется, через Одессу в Севастополь.