Что глаза мои видели. Том 1. В детстве

Утверждали, что он был настолько скуп, что не держал собак, чтобы не кормить их, но сам по ночам выходил и лаял во двор.

Это были россказни, но факт был тот, что лично себе он не отказывал в комфорте и был большим гастрономом. Только семью он держал «на людском» положении и не имел с нею ничего общего.

На сытой, пегой лошадке, запряженной в «гитару», он почти каждый день, аккуратно, в определенный час, проезжал мимо наших окон и его, почти заросшее бакенбардами, «обезьянье», как мне казалось, лицо, навсегда врезалось у меня в памяти, благодаря всем о нем рассказам.

Он сидел на своей «гитаре» верхом, держа над собой большой холщовый зонтик, в фуражке с прямым козырьком и в синих очках на крошечном, как бы приплюснутом носу. На козлах, за кучера сидел его второй сын, тощий малый, лет пятнадцати, одетый не по-кучерски, а в лоснившемся пиджаке, коротких коломянковых штанах и в мятой, выгоравшей фуражке, на стриженой голов.

Мама всегда возмущалась при виде его, и Матреша как-то сболтнула при мне: «каждый день до своей вдовы матроски на слободку ездит, барыней ее, сказывают, одевает».

Правильно разбитые, городские кварталы Николаева разделялись широчайшими улицами, немощенными, кроме одной шоссированной — «адмиральской», ведущей от дворца к соборной площади и адмиралтейству, которая, казенными средствами, содержалась в порядке.

Остальные улицы, в самом городе, большею частью песчаные, а по низу, в слободке, черноземные, отличались абсолютною первобытностью.

Осенью последние, благодаря тягучей, липкой грязи, были непроездны, а пешеходам предстояло прыгать, «с камушка на камушек», чтобы добраться до города.

Городские улицы после дождей и, вообще, осенью и зимой, были и лучше и чище, зато летом, когда было сухо, а по временам и очень ветрено, сухой песок залегал так глубоко и прихотливо, что в иных местах настояний песчаный дождь сыпался с колес, когда экипаж ехал шибко. Рытвин и ухабин было тоже не мало; но кучера и извозчики знали их на перечет и, благодаря ширине улиц, их всегда можно было миновать.

Владимир Михайлович, в качестве энергичного полицеймейстера, был весь погружен в соображения о том, по каким именно улицам Государь может «иметь проезд».

По этому поводу у губернатора было несколько совещаний, на которые ездил и наш «дядя Всева», в качестве командира флотского экипажа, в казарму которого мог заглянуть Государь, проездом в Адмиралтейство.

Адмиралтейскую улицу стали приводить в образцовый порядок в первую голову; соборную и бульварную тоже.

Все заборы штукатурились, красились, или белились заново, равно как и дома и палисадники.

«На всякий случай» полицеймейстер обратил внимание и на остальные улицы и, почти по всему городу, пошла хлопотливая работа.

На улицах всюду подсыпались и выправлялись ухабы и рытвины. На купеческой, «по кварталу Купеческого собрания», соорудили заново шоссе. На церквах кое-где золотили кресты и освежали крышу куполов.

Бравый полицеймейстер носился на своей паре, в пристяжку, по всему городу пуще прежнего и сыпал распоряжениями и приказами.

Бабушкин дом, стоявший хотя и в центре города, но в стороне от казенных зданий, едва ли мог рассчитывать на то, что Государь проедет мимо, тем не менее и он был побелен заново, также как и задняя стена его двора, вытянувшаяся длинным белым полотнищем по другой улице, по которой мог случайно проехать Государь, направляясь во флотские казармы, или на лагерный плац.

По инициативе дяди Всеволода, вдоль всей этой скучной стены, спешно насадили молодые акации. Матросы его экипажа энергично работали над этим и в казенных бочках привозили воду для поливок.

Было ли это весною, летом, или осенью, не вспоминаю, помню только, что погода стояла прекрасная в те дни, когда ожидался Государь.

В день его въезда в город мы, целой компанией, с мамой, кузинами, Клотильдой Жакото и знакомыми, забрались на вышку балкона «Молдованки» (летнего Морского Собрания), против бульвара, откуда видны были часть моста на Ингуле и дальше за ним ровная, гладкая, широкая дорога. По этой дороге и должен был ехать Государь со всей своей свитой. — На бульваре скопилось масса любопытных, хотя «черный народ» туда не пускался, а была одна «публика».

Был также запружен весь спуск к мосту, через который был въезд в город с севера.

Главный командир Глазенап, со своим штабом, и полицеймейстер, на своей лихой паре, заранее выехали на встречу царского кортежа, к «хуторской границе», верст за пять от города.

Едва начинало смеркаться и дорога еще не пылила, как стали зажигаться сальные «плошки» вдоль всего моста и спуска к нему, на вершине которого т. е. при въезде в самый город, в центре триумфальной арки, из зелени и флагов, вдруг засветился царский вензель, увешанный разными цветными фонариками.

Наконец, что-то совсем фантастическое привиделось нам вдали, на дороге.

Среди облака светящейся пыли, двигались и прыгали отдельные яркие огоньки и само движущееся облако казалось волшебным сиянием.