Что глаза мои видели (Том 2, Революция и Россия)

Н. Н. по его словам передал Государю в общих чертах мой отзыв о возможной судьбе процесса. Дела о клевете в печати судились в то время коронным судом, без участия присяжных заседателей. С присяжными процесс безусловно был бы выигран, так как политика Герарда по отношению Финляндии была умна, целесообразна и всецело отвечала общегосударственным интересам. Но я опасался Щегловитовского давления на совесть коронных судей, которое в сенсационных процессах благодаря подбору судей, уже систематически сказывалось. Влияние "Нового Времени" на прислужников власти было в то время также очень сильно. Разумеется, в устах Герарда мой отзыв получил более парламентскую окраску, он упомянул лишь о том, что в числе коронных судей могут оказаться убежденные противники его политических взглядов на задачи Русского Правительства по отношению к нашим окраинам.

Тема эта, очевидно, очень заинтересовала Государя, он комфортабельно усадил Герарда в мягкое кресло и стал, не спеша и обстоятельно, беседовать с ним об этом. Резюмированное мнение H. H. Герарда по этому вопросу было таково: Финляндия, Польша и Кавказ явились бы наилучшим оплотом внешней и внутренней безопасности России при условии надлежащего отношения к ним со стороны высшего Правительства. Финляндия и Польша заслуживали бы полной автономии, с сохранением всевозможных их национальных, бытовых черт и традиций. Он - H. H. Герард уверен, что, именно при таких условиях, Великий Князь Финляндии и Царь Польский были бы даже более обеспечены от всяких революционных эксцессов, нежели самодержавный Государь России.

Царь очень призадумался, ничего не возражал и, наконец, сказал: "благодарю Вас за полную откровенность. Надо подумать. То, что Вы мне сказали очень серьезно". В последующие свидания Государь уже не возвращался к той же теме, но продолжал быть крайне любезным с Герардом, давая понять, что относится к нему с большим уважением и доверием. Кончилось это, однако, довольно скоро неожиданной отставкой H. H. Герарда и назначением Финляндским генерал-губернатором вполне ничтожного Зейна, поведшего прежнюю, Бобриковскую, политику обрусения.

По поводу увольнения Герарда и оставления его не у дел, даже в качестве Члена Государственного Совета, помнится, Пассовер мне сказал: "Какое безумие, лишиться такого государственного ума, как H.H. Герард. Я уже после его отставки беседовал с ним, его пророчество относительно грядущей судьбы России до жуткости ясно и безнадежно".

На ряду с этим деятельность революционных запевал в наших трех государственных думах находила себе вполне отрицательную оценку у того же Пассовера.

О Винавере он иначе не выражался как: о "хитроумном гомункулусе", считая вообще всю партию "кадетов" "головастиками", совершенно не знающими и непонимающими России и ее интересов. Накрахмаленный англоман В. Д. Набоков, с его холостым выстрелом: "власть исполнительная, да подчинится власти законодательной", снискавшая ему лавры героического либерализма, возбуждал в нем всегда ироническое замечание: "попал пальцем в небо"!

Сам "незабвенный председатель первой Думы", С. А. Муромцев с его требованием, чтобы придворная карета в Царском Селе подавалась ему первому "как представителю народа", в нашей беседе с Александром Яковлевичем не вызывал восторга.

Я заметил Пассоверу, (был отличный ходок): "Вы, Александр Яковлевич, наверно, пошли бы во дворец пешком", на что он ответил: "А Вы думаете, что это не было бы куда эффектнее, нежели настойчиво и дерзостно выпрашивать милостыню".

Вообще вся деятельность первой Думы, с ее естественным разгоном, и с ее противоестественным выборгским воззванием, доказала полное отсутствие наличности у ее членов малейшего политического такта и смысла.

Разве так овладевают властью и делаются органически необходимыми для страны и народа? Истинно талантливый артист и на шатких подмостках сумеет захватить толпу, только тогда он вправе оттолкнуть жалкие подмостки и требовать себе более подходящей арены. Но бесцельно кривляться, когда гонят с подмосток, бестактно и глупо. Таково было "выборгское воззвание".

Когда я уже после спросил Винавера, как он, "умный Винавер", затеял это воззвание, он ответил: "часовой обязан сделать и последний выстрел, раз он на посту"! "Как - возразил я - даже холостым зарядом?" Когда Муромцева спрашивали, зачем и он подписал это воззвание, не всегда глубокомысленный Сергей Андреевич на сей раз ответил чрезвычайно глубокомысленно: "Еже писах, писах"!

При налаженном уже конституционном режиме декоративный С. А. Муромцев выглядел бы отличным председателем-законником, но тут он был лишь жалким статистом, захваченным странствующей труппой, желавшей революционировать страну, исключительно ради его почтенной осанки, внушительного вида и голоса, и писал, и говорил все, что ему суфлировали.

Так "подписал" он и выборгское воззвание.

До чего натиск печатный и словесный сбивал в то время с толку людей, по-видимому, даже установившихся в своих политических (если только таковые у них были) взглядах, можно отчасти судить по следующему примеру.