Что и требовалось доказать

Много раз потом Лариска думала, а кто-нибудь так ещё поступал? Нет, разумеется, в Следственную часть переходили, как и она, но совершенно по другим причинам. Либо нужно было звание повыше, либо должность начальника, либо просто не могли написать элементарную справку в контрольно-методическом или зональном отделах, которая требовалась, и от них «избавлялись» таким образом – а вот тебя – «на рудники». Но вот чтобы так – сами и просто для того, чтобы расследовать? За её службу таких не было. Наоборот – да сколько угодно. Это – разумно. Это – логично. Сам нарасследовался – других буду обучать (хоть и не все могли-то), и хороший, умный, любимый буду другим давать указания да покрикивать, чтоб исполнили. А если надо, то и справку, какую скажут, напишу, и совершенно неважно, что в ней будут пять ошибок на четырёх строчках. На это есть начальники повыше, зарплата у которых побольше. Что им делать, есть не править? А нервы пусть другие наматывают. Куда? А куда хотят. Все эти мысли роем носились в Ларискиной голове, а собственно не покидали её несколько дней, поскольку отговаривали от этого «необдуманного» шага многие, в основном Ольга с Натальей. Остальные, как правило, только пожимали плечами, очевидно, рассуждая, что если дура – это надолго, если не сказать навсегда.

В кабинет Антоныча она буквально влетела с припечатанной праздничной улыбкой на губах.

– От Прохорова? – засмеялся Старик.

– Да. Рапорт вот пришла писать. Он меня отпускает, – скороговоркой произнесла Лариска.

– Да кто ж тебя не отпустит с твоим-то напором?

– Это правда, – скорчив гримасу, ответила Лариска, – так рапорт на какую должность писать? Он сказал, что с Вами решать надо.

Антоныч, быстренько что-то прикинув, велел садиться и выдал лист бумаги. Молниеносно придвинув стул, Лариска написала рапорт на должность следователя по особо важным делам. Так было сказано.

– Сейчас должности старшего по особо важным нет пока, – вновь что-то прикинув, продолжил Антоныч.

– Ладно, перебьюсь пока, но это ж пока, – хохотала Лариска. – А к кому в отдел?

– В первый, – ответил Старик.

Вот это не очень и обрадовало, учитывая, кто был начальником. Они, конечно, здоровались с Данилкиным в коридоре, но не более. Был он какой-то смурной и, как казалось Лариске, без особого чувства юмора, что в любой ситуации плюсов не добавляло. Но, как известно, начальников не выбирают. Зато отдел назывался больно уж громко – «по борьбе с бандитизмом и преступными сообществами». На то и первый. «Ладно, разберёмся, не таких видела», – размышляла Лариска.

– Евгений Антоныч, я сама рапорт в кадры отнесу, – сказала она тем временем, хватая подписанный Антонычем рапорт, и направилась к двери. Но, собираясь уже выйти, тормознула и поняла, что не выяснила одного из главных вопросов.

– Только Вы меня, пожалуйста, в кабинет с Носковым посадите, – умоляюще протянула она, – ведь неважно, что он не из первого отдела.

– Так ведь Степанов ещё не ушёл. Ждёт, пока линия экономики у методистов освободится. А это ведь вроде пару месяцев, – удивился Антоныч. – А что это ты с ним хочешь?

– Да что ж тут непонятного? – в свою очередь недоумённо посмотрела на него Лариска. – Сейчас посадите к каким-нибудь мужикам. Они баб в кабинет водят, курят и водку пьянствуют. А я-то расследовать иду, между прочим.

Антоныч хохотал до протирания очков.

– Да что Вы смеётесь? – возмутилась Лариска. – Николай Степаныч не курит; не пьёт; воспитанный; вежливый; никаких тёток не водит. Да и вообще, он БАМ строил, тайгу покорял.

«Старик» захохотал ещё громче.

Николай Степанович действительно в своё время ездил работать в милиции, разумеется, но именно туда, где и проходила та самая стройка. Поэтому все, а особенно молодые, упоминая о Степаныче, так и говорили: «А что Степаныч – он БАМ строил». Звучало это примерно, как видел Ленина, несмотря на то, что это были семидесятые годы. Ну, так ведь многих тогда и не было ещё или ясли – детсад посещали. Лариска была, но существовала в начальных классах. Вот и вся история. Степаныч не был супер-следователем, каким был, к примеру, «Старик», но он был очень спокойным, весёлым, общительным. А это не так уж и мало для соседа по кабинету. И так уж получилось, что до его пенсии они так и просидели вместе в одном кабинете, и Степаныч называл её исключительно Ларисонька. Да, собственно, он очень уважительно относился ко всем женщинам и называл их почти всегда Людонька, Оленька, Наташенька. И что удивительно, Лариска, всегда не любившая этих уменьшительно-ласкательных суффиксов, воспринимала такое обращение к себе из уст Николая Степановича совершенно нормально, как будто только так к ней и следовало обращаться. Даже потом, будучи на пенсии, Степаныч иногда звонил Лариске домой, разговаривал и с её мамой. Короче, дома его заочно все полюбили, в том числе и Машка.

– Договорились, – подвела черту Лариска и, пресекая следующий вопрос, сказала, – а я пока с девчонками посижу, ну в своём кабинете. Никто возражать не будет.

– Да кто ж посмеет, – улыбался Антоныч.