Что может быть лучше?

Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену (2:286).

Излишне щедро. Оплакивать они могли бы и за существенно меньшую цену. Ебясь, проститутки рисковали подхватить болезнь, забеременеть, а тут – хнычь, кати слезу – никакого риска.

Девица, как зверь, защищает кофточку (2:290).

По поводу этой строчки я уже распространялся в General Erotic. 2000. № 21.

Иосиф Бродский эмигрировал 4 июня 1972 года, а 18 декабря он написал один из своих многочисленных шедевров – стихотворение «1972 год», где слышны отголоски «date rape»[54]. Второй строчкой стихотворения является весьма значительное описание интимных обстоятельств: «Девица, как зверь, защищает кофточку». Как наглядно изображена и как знакома эта ситуация любому сколько-нибудь мужчине, и насколько опасной она может оказаться для него в Америке, особенно для российского одинокого недавнего эмигранта, голодного до женской плоти. Судя по тому, что, насколько мне известно, проблем с американским законом у Бродского не было, эта девица передумала и перестала сопротивляться, осознав наконец, что её кофточку пытается снимать далеко не обыкновенный мужчина, но, скорее всего, Бродский позволил кофточке остаться неснятой и дал девице выскользнуть из рук, что стало основанием для грустных размышлений о старении, составляющих дальнейшее содержание стихотворения.

Итак, движемся дальше…

В своём столетье белая ворона,
для современников была ты блядь (2:339).

Белой вороной могла быть лишь добропорядочная женщина, а блядь, она – повсеместна и является обыкновенной чёрной вороной.

коснуться – «бюст» зачёркиваю – уст! (2:339).

А почему бы, чёрт подери, не наоборот: «коснуться – “уст” зачёркиваю – бюст!»? Вечное давание себе по рукам, когда они до нужного места добираются.

Мулатка тает от любви, как шоколадка,
в мужском объятии посапывая сладко.
Где надо – гладко, где надо – шерсть (2:368).

В итоге – весь мужик измазан шоколадом и облизывает пальцы. А надо бы всеми пальцами – в шерсть. Чтоб не посапывала, а постанывала.

…пустое место,
где мы любили (2:407).

Наконец-то: уж здесь точно «любили» в смысле «еблись», ибо место конкретизирует ебучую форму любви, которая во всех остальных своих проявлениях не ограничивается местом.

Присядь, перекинься шуткой
с говорящей по-южному, нараспев,
обезьянкой, что спрыгнула с пальмы и, не успев
стать человеком, сделалась проституткой (2:423).

То есть проститутка – это недочеловек? А почему бы не сверхчеловек? Иль хотя бы просто женщина.

Я ночевал в ушных
раковинах: ласкал
впадины, как иной жених —
выпуклости… (2:451)

А впадины ласкать жениху надобно больше, чем выпуклости. Ибо впадины таят вожделенные отверстия, которые больше всяких выпуклостей ждут ласки.

Жизнь есть товар на вынос:
торса, пениса, лба (2:457).

На вынос, то есть напоказ? Хорошо, но тогда и языка, и пальцев рук, не менее необходимых, чем пенис. Правда, всех их в строчку не запихнуть. Но лоб оказывается важнее другого товара.

молодёжи, знакомой с кровью
понаслышке или по ломке целок (3:10).

Уж лучше по менструальной крови – она встречается чаще и надёжнее, чем появление крови при дефлорации.

…праздник кончиков пальцев в плену бретелек (3:15).

В плену? – Да сорвать их, коль пленяют. Что это ещё за праздник – завязнуть в бретельках?