Что на самом деле сказал апостол Павел

Однако гораздо большая беда состояла в том, что чаще всего это слово «нагружали» несвойственными ему смыслами или же искажали до неузнаваемости. В конце XX века, как и во времена императора Юлиана (332–363 гг. н. э.), с ним по–прежнему делают и то, и другое. Часть нынешнего общества (взять хотя бы поклонников New Age) произносит его с благоговением, другие же считают почти ругательством. Это осложняет использование понятия в научном обиходе, однако с его синонимами дело обстоит примерно так же. Что касается меня, я предпочитаю понимать слово «язычество» в том широком смысле, в каком употребляется оно в классических работах Э. Р. Доддса (Dodds) и Робина Лэйна Фокса (Fox), в которых язычники, надо заметить, выглядят гораздо привлекательней, чем христиане. Как большинство подобных существительных, это слово вмещает в себя множество явлений. В нашем случае оно обозначает общность тех, кто не принадлежит ни к иудеям, ни к христианам, и вместе с тем указывает на их мировоззрение, в котором религия и политика, суеверия, магия, страхи и надежды, а иногда этика и мораль предстают в разнообразных, зачастую туманных, символах и преданиях, веками складывавшихся в различных культурах.

Происхождение и направление

Все, кто пытался читать послания Павла в языческом контексте, как правило, искали в нем корни Павловых идей. Это, как уже не раз было говорено, давно вышло из научной моды, и, тем не менее, совсем недавно некий беллетрист[13] вполне серьезно доказывал, что предложенная Павлом интерпретация смерти Иисуса восходит к митраистскому действу, во время которого участников окропляли кровью жертвенного быка (подробнее об этом см. главу десятую). Однако такой подход дискредитировал себя не только в глазах серьезных ученых. Сам Павел, скорее всего, сказал бы, что само по себе «происхождение» его идей не так уж существенно. Гораздо полезней понять, куда они идут, чем искать, откуда исходят. Направление, таким образом, оказывается важнее происхождения: русло — важнее истока. Это — что касается методологии.

Если же говорить о содержании, моя идея состоит в следующем. Вся Павлова проповедь направлена против язычества. Да, он несет язычникам Благую весть, но эта весть полностью перечеркивает все их прежние представления о мире, а взамен предлагается чисто иудейское, к тому же христоцентричное мировоззрение. Поскольку Павел называет себя «просветителем народов», то есть язычников, необходимо понять, как его идеи воздействовали на их сознание, видение мира, на то, что Лэйн Фокс называет их «религиозностью» в широком смысле, имея в виду не только культовые практики или постулаты, но всю совокупность глубинных переживаний, определяющих личные и общественные убеждения, а также поступки.

Послания апостола Павла не предназначались язычникам. Его адресатами были христиане. Как правило, он обращается к «своим» общинам, исключение составляют только письма к римлянам (к тому времени Павел знал об их церкви лишь понаслышке) и к колоссянам. В Послании к Коринфянам, безусловно, «прочитывается» стремление убедить церковь в Коринфе принять Павлове видение христианства и не сорваться в полуязычество. Но чтобы понять смысл Павловых обращений к нееврейской аудитории, необходимо, основываясь на известных нам текстах, попытаться воссоздать ту гипотетическую реальность, которая за ними стояла.

И тут же видишь, насколько трудна эта задача и насколько существенна для понимания всего учения апостола Павла. Почти все участники последних дискуссий о природе Павлова богословия сошлись на том, что только такой подход и возможен, поскольку в противном случае послания неизбежно превращаются в обрывки различных богословских систем. Впрочем, наша научная полемика зачастую упирается в тупик и увязает в мелочах отчасти потому, что многим исследователям Павловых текстов остро не хватает философской подготовки, необходимой для того, чтобы выстроить последовательную методологию, а отчасти из–за чрезмерной привязанности к приевшимся уже спорам об оправдании, Законе, а также (особенно в последние годы) о том, кем считать Павла — «богословом Завета», «апокалиптическим богословом» или и тем, и другим. На мой взгляд, чем измышлять абстрактную богословскую схему, в которую можно вписать или, напротив, из которой возможно «вывести» те или иные идеи посланий апостола Павла, гораздо полезней повнимательней присмотреться к самой его деятельности среди язычников, включая, конечно, и проповедь, и учение, но не ограничиваться ими. Ведь в действительности это было главнейшее его дело, «двигатель» всей жизни. Возможно, здесь и спрятан тот самый отвергнутый строителями камень, на котором держатся своды. По крайней мере, поискать стоит.