Что нам в них не нравится…

Каждого человека будут индивидуально взвешивать на весах, показывающих его моральные и умственные качества, и, соответственно показаниям стрелки такого душемера, гражданин будет попадать в тот или иной «правовой» разряд. Государство, где такая система будет осуществлена, явится поистине «правовым». Но до этого идеального положения еще далеко. Дело остановилось за малым: душемера еще не удалось изобрести ни Эдисону, ни Махонину.

По этой причине человечество махнуло рукой на недоступную пока что истину и вместо нее выдвинуло «рабочую фикцию», как выдвигают рабочую гипотезу в науке. Работа этой фикции состоит в провозглашении и утверждении в умах заведомо лживого понятия о равенстве людей Это делается для того, чтобы вывести отсюда право на равные права, то есть «право на равноправие».

Худо ли, хорошо, но пока что человечество с этим костылем как-то ковыляет, хотя и смешно хромает на обе ноги: то дуракам и негодяям даст слишком много прав, то умным и добрым — слишком мало. Однако, несмотря на хромучесть сего положения, оно с грехом пополам действует. А посему колебать его должно только в том случае, если можно предложить что-нибудь лучшее. А то ведь, если неумелыми руками начать штамповать людей в разряды, то можно наделать делов! Такие реформы можно «декретировать», что заведомо лживая аксиома «о равенстве» покажется утраченным раем…

В этом отношении, как и во многих других, хорошим фонарем, прекрасно освещающим область, чего нельзя делать, является большевистская практика. Коммунисты ведь первым делом разделили людей на касты. Если бы они сделали это разумно, например: природных властителей — людей сильных, но умных и добрых — сделали бы правителями; людей средних засадили бы за хлебонасущные работы; а мерзавцев, уже обнаруженных и еще недопроявленных, низвели бы на положение бесправных париев, чтобы они в этом положении научились держать себя элементарно-прилично; если бы так было сделано, то что против этого можно было бы возразить? Сия «планомерность» была бы разумна и полезна. Но так как коммунисты ухитрились вытащить на социальные верхи садистов («золотое сердце» Дзержинского) и духовных сифилитиков, стремящихся. заразить весь мир своей ужасной отравой под видом марксизма (Ленин), и, кроме того, тучу мрачных жидов, выскочивших из гетто, правда, без пейсов, но с косматыми сердцами; а в разряд париев посадили недорезанную часть русского культурного класса, под видом лиц «непролетарского происхождения»; средних же людей наделили такими «правами», что хлеб насущный стал им хлебом горьким и засущным, — то вместо разумной планомерности в распределении прав получился ад кромешный и скрежет зубовный.

Но кто в настоящее время (с нашими несовершенными познаниями в области человековедения) может поручиться, что он, даже руководясь наилучшими намерениями, не наштампует таких перегородок, что небу станет жарко? В этом деле надо быть крайне осторожным. И если исторические человеческие разряды, которые сложились сами собой (как, например, сословия), разумный правитель будет сдавать в архив истории с крайней постепенностью и оглядкой, то таковая осторожность особенно рекомендуется, когда затевается что-нибудь новое или реставрируется что-нибудь рухнувшее. Ибо реставрация есть тоже новаторство, только поданное под иным соусом.

Итак, я подхожу к вопросу о еврейском равноправии отнюдь не с точки зрения «принципов», а исключительно с точки зрения целесообразности. Это тоже, конечно, есть принципиальный подход, но только мой принцип проходит несколько ниже или выше. Не во имя равенства людей, которого нет; а во имя возможности людям идти вверх, а не вниз (что и есть единственно важное) нужно держаться или не держаться равноправия юридического. При этом, мне кажется, есть эпохи и эпохи. Думаю, что мы живем в ту эпоху, когда неравноправие мешает идти вверх. Каковы бы ни были мотивы сего неравноправия, их современные люди неспособны понять. На их глазах — повязка из предрассудков. И неравноправие воспринимается ими как острая обида. Так, конечно, не будет вечно; но пока — это так. Когда вы распределяете пирожное между «непровинившимися детьми», вы должны соблюдать строжайшее равенство; хотя для вас и ясно, что надо бы дать одному больше, а другому меньше, так как организм одного более нуждается в сладком, чем организм другого. Но дети неспособны разбираться в таких тонкостях; и горькое чувство обиды, выросшее в сердце обделенных, может свести на нет результаты вашего целесообразного, но непонятного для детей, «неравнопирожия». Когда они вырастут, им самим это будет смешно; тогда они охотно будут подчиняться врачу, назначающему пациентам «неравноправный режим». Но пока что надо считаться с «детской психологией»…