chto_neobhodimo_znat_o_mihaile_bulgakove

У него была жизненная задача, которую он себе поставил и которую он, не смотря ни на что, выполнил. Жизненных задач у его современников не было совсем. Современник Булгакова советский писатель Лев Никулин заявил: «Мы не Достоевские, нам лишь бы деньги». Это девиз советской культуры. И если она, «залепертовавшись», от него отклонялась, что-то о себе возомнив, получалось ещё хуже.

Судьба Булгакова это одновременно судьба выморочной и ничтожной советской культуры, в своём безумии принявшейся конкурировать с уничтожаемой культурной метрополией. Это было безумием, потому что культуру невозможно уничтожить, «отменить». Она жива вечно. И мстит тем, кто её отрицает. В 20-30-е годы огромные усилия советских чиновников от литературы были потрачены на то, чтобы Булгаков занимался литературной ерундой — какими-то либретто, бессмысленной газетной халтурой и прочими «батумами». Итог? Несмотря ни на что, Булгаков написал всё. А что же литературные захребетники, жившие за его счет?

Генеральный секретарь Союза писателей и член ЦК Фадеев в 1956 году «понюхал хруща» и застрелился на глазах 11-летнего сына, тут же получив издевательский некролог об алкоголизме. Фадеев отправил в ЦК предсмертное письмо:

«Нас после смерти Ленина низвели до положения мальчишек, уничтожили, идеологически пугали и называли это — "партийностью". И теперь, когда все это можно было бы исправить, сказалась примитивность, невежественность — при возмутительной доле самоуверенности — тех, кто должен был бы все это исправить. Литература отдана во власть людей неталантливых, мелких, злопамятных. Единицы тех, кто сохранил в душе священный огонь, находятся в роли париев и — по возрасту своему — скоро умрут. И нет никакого стимула в душе, чтобы творить…

меня превратили в лошадь ломового извоза, всю жизнь я плелся под кладью бездарных, неоправданных, могущих быть выполненными любым человеком, неисчислимых бюрократических дел. И даже сейчас, когда подводишь итог жизни своей, невыносимо вспоминать все то количество окриков, внушений, поучений и просто идеологических порок, которые обрушились на меня, — кем наш чудесный народ вправе был бы гордиться в силу подлинности и скромности внутренней глубоко коммунистического таланта моего. Литература — это высший плод нового строя — унижена, затравлена, загублена. Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения даже тогда, когда они клянутся им, этим учением, привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать еще худшего, чем от сатрапа Сталина. Тот был хоть образован, а эти — невежды.

Жизнь моя, как писателя, теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из этой жизни».

То есть это ИМ мешали творить. Причем человек в алкогольном угаре так думал серьёзно. Перед смертью не лгут.

XXVI

Катаев вспоминал о смерти Булгакова:

— Я скоро умру, — сказал он бесстрастно.

Я стал говорить то, что всегда говорят в таких случаях, — убеждать, что он мнителен, что он ошибается.