Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта XIX века

Дом состоятельного Собакевича в «Мертвых душах» крепок, но неказист, «вроде тех, какие у нас строят для военных поселений и немецких колонистов». У богатейшей Арины Петровны Головлевой в романе Салтыкова-Щедрина — «печальная усадьба… на тычке, без сада, без тени, без всяких признаков какого бы то ни было комфорта… Дом был одноэтажный, словно придавленный, и весь почерневший от времени и непогод».

Конечно, наряду с такими убогими усадьбами стояли пышные палаты Троекурова в «Дубровском», дом старого князя Болконского под Смоленском («Война и мир»), дом Ласунской в «Рудине», который считался «чуть ли не первым по всей…ой губернии. Огромный, каменный, сооруженный по рисункам Растрелли…» Неплохи были, судя по всему, и дом Манилова, «каменный, в два этажа» — редкость по тому времени, «почтенный замок» Евгения Онегина и кое-какие другие.

И все же, что касается предреформенных помещичьих имений дворян средней руки, доверимся описанию Салтыкова-Щедрина в «Пошехонской старине»: «Дома почти у всех были одного типа: одноэтажные, продолговатые, на манер длинных комодов… В шести-семи комнатах такого четырехугольника, с колеблющимися полами и нештукатуренными стенами, ютилась дворянская семья, иногда очень многочисленная, с целым штатом дворовых людей, преимущественно девок, и с наезжавшими от времени до времени гостями. О парках и садах не было и помина… Сзади дома устраивался незатейливый огород… Не о красоте, не о комфорте и даже не о простоте тогда думали, а о том, чтоб иметь теплый угол и в нем достаточную степень сытости».

Это не значит, что в быте дворян и их крепостных не было большой разницы. Достаточно прочитать «Утро помещика» или соответствующие главы из «Воскресения» Л. Толстого, чтобы убедиться, в каких невероятных, нечеловеческих условиях жила — как до, так и после реформы — крестьянская семья, скученная в полутемной, полухолодной, крытой соломой избе, готовой вот-вот развалиться и придавить жильцов. Зимой крестьяне разделяли жилище со своим скотом. Долгое время существовали так называемые КУРНЫЕ ИЗБЫ — из-за отсутствия трубы дым от печи, расстилаясь по избе, уходил только в двери и окна. Жилье русского крестьянина по существу мало менялось со времен Радищева.

Внутри дома

Средоточием крестьянской избы была РУССКАЯ ПЕЧЬ. Она соединяла в себе функции обогревателя, плиты, постели (лежанка) и даже кладовки для мелких предметов обихода. Барские дома отапливались голландскими печами. В более богатых устраивались камины, создававшие своеобразный уют. Камины, чаще всего электрические и потому не столь привлекательные, бытуют и сейчас.

А что же такое КАМЕЛЕК, то и дело упоминаемый в старой русской литературе? Да то же самое, что и КАМИН, только в ласкательной форме. Онегин, мечтая о Татьяне, сидел у камелька; у композитора П. И. Чайковского в цикле «Времена года» есть очаровательная пьеса «У камелька».

Возле камина, для защиты от его жара, ставилась рама на ножках, обтянутая плотной, расшитой тканью, — ЭКРАН. Такой экран мы видим в комнате Настасьи Филипповны в «Идиоте» Достоевского.

Схож с экраном был ТРАНСПАРАНТ — картина на натянутой ткани, освещенная сзади, но без, так сказать, жарозащитных функций. Такой транспарант стоял в комнате у Обломова.

Стены жилых и приемных помещений в домах знатных вельмож выглядели подчас весьма своеобразно. Вспомните, у Грибоедова Чацкий говорит о жилище одного московского богача: «…Дом зеленью раскрашен в виде рощи…» Многие думают, что речь идет о наружной росписи дома, но это не так: в подражание Версалю и другим дворцам французских королей стены некоторых залов представляли собой как бы природные виды. Такие залы назывались БОСКЕТНЫМИ, от французского «bosquet» — роща. Однако большинство комнат богатых дворян были обиты тканью.