Что осталось за кадром

Сексуальные сцены снимались очень деликатно, едва намекая на суть происходящего. Смуглая рука на бледной коже… Тени, двигающиеся за пологом палатки, и другие нюансы, которые проясняли то, что случилось, без буквального изображения. Более явными были кадры жарких дебатов, веревка на стертом до крови запястье, полные обожания взгляды и мгновения удивительной нежности, включая ухаживание Мустафы за своим пленником во время лихорадки, когда несчастный был на грани смерти. Сейчас вся эта гамма противоречивых чувств должна была руководить его действиями. Кензи смотрел на свою Немезиду, испытывая подлинное отчаяние.

Рейн подала сигнал к началу. Длинная роба обвивала стройную фигуру Шарифа. Он вошел под тент и направился к Рандаллу.

- Несколько месяцев мы спорили, боролись и узнавали друг друга, как могут делать только два врага. Ты все еще хочешь уехать? Очень хорошо. Я отпущу тебя. - Он улыбнулся, открывая ровную полоску белоснежных зубов. - Если ты на коленях попросишь меня об этом.

- Британский офицер не просит пощады, - ответил Рандалл, с невероятным трудом поднимаясь на ноги.

- Тогда ты умрешь в пустыне, - спокойно провозгласил Мустафа. Его глаза язвительно сверкнули. - А ветер и песок отполируют твои кости.

- Убей меня, и покончим с этим! - взревел Рандалл. - Ты думаешь, в моей жизни осталось что-то ценное? - Крик шел из глубины души. Так истошно может орать человек, исчерпавший все свои лимиты, как физические, так и эмоциональные. Чья жизнь превратилась в ад.

Гримаса ярости и разочарования исказила лицо Мустафы. Властитель пустыни схватил Рандалла за плечи, заставляя встать на колени.

- Проси пощады, английский выродок!

- Нет! Лучше убей меня.

Двое мужчин смотрели друг на друга. Жизнь Рандалла висела на волоске. Мустафа спрятал оружие в ножны.

- Иди! Не хочу марать клинок кровью неверного.

Сцена кончалась наездом на измученное лицо Рандалла, показывая победу, за которую он заплатил цену, равную поражению.

- Снято. В печать. Оба молодцы, - проговорила негромко Рейни, дабы не нарушить атмосферу. - Еще один эпизод, а потом снимем крупные планы.

Кензи не двигался с места. Слова и эмоции переполняли его. Любовь и ненависть. Антагонизм и жалость. Отвращение… и желание. Кульминационные и самые трудные сцены для него и Шарифа. Нет, подумал он с сожалением и произнес вслух:

- Нет. Это слабо.

Рейни вздрогнула.

- Мне кажется, вы оба сыграли очень хорошо. Но нет предела для совершенства. Что ты предлагаешь?

Он потер лоб, невольно стирая грим. Господи, почему он делает это?

- Заставлять Рандалла просить… слишком банально. Сразу вспоминаются посредственные фильмы тридцатых годов. Между ними должно происходить… нечто большее. Более острый конфликт. Ставки выше. Уязвимость…

- Но в книге эта сцена написана именно так и передает то время, - отвечала Рейни. - Что нужно сделать, чтобы это было выразительнее?

Кензи старался ходить, насколько позволяла цепь на левом запястье.

- Нужно показать противоречивые чувства Рандалла. Мустафа заставляет его признать, что он был увлечен своим тюремщиком. Этот примерный британский офицер испытывает недозволенную, темную страсть… получая невольное удовлетворение от того, что делали с ним. - Не в этом ли смысл всей истории? Рандалл не может признать, что пусть менее чем на сто процентов, но он был гомосексуалистом в течение нескольких минут.

- Да, таков Рандалл, - согласилась Рейн. - Но как ты думаешь это сыграть?

- Мустафа не должен требовать, чтобы англичанин умолял его о свободе, - медленно начал Кензи, чувствуя, как кровь стучит в висках. - Пусть Мустафа пообещает освободить Рандалла, если тот признается, что любит его.

- Да! - с радостью воскликнул Шариф. - Я упиваюсь своим могуществом, унижая английского офицера, и вместе с тем не хочу потерять его. Я не могу убить его, и даже держать в плену против его воли мучительно для меня. Я предлагаю ему сделку - я позволю ему вернуться в его холодную далекую страну, если он признает ту правду, что лежит между нами.

- Отлично, - одобрил Кензи. - Глубоко, сложно и драматично. Как и их отношения. - Рейни поймала его взгляд, и ей показалось, что речь шла о нем, а не о его персонаже.

Он отвернулся.

- Шариф, давай поимпровизируем? - Он обычно избегал экспромтов, так как не был уверен, что сможет найти правильные слова, но этот характер и эту дилемму он чувствовал, как свою собственную.

Шариф согласился, и Рейни позволила им попробовать. Вместо сердитых угроз Мустафа выбрал вкрадчивый ровный тон, и его полный страдания голос открывал гораздо больше, чем он был намерен сказать. Рандалл отступил, насколько позволяла цепь, тщетно стараясь избежать выполнения отчаянного требования. Ему невыносимо было признаться в том, что хотел услышать Мустафа. Даже если он станет отрицать запретную, отвратительную склонность в себе, ему уже никогда не забыть об этом.