Моя армия состояла тогда из 30000 пехотинцев и 5000 кавалеристов. Для завоевания персидской империи это было незначительной силой, но я знал, что многие из захваченных персами греческих городов признают меня освободителем и присоединятся ко мне, умножив мое войско. Я также знал, что «македонская фаланга» была самой мощной из всех когда-либо существовавших в мире военных машин.
Моя армия, дисциплинированная, верная и храбрая, не знала поражений. Фаланга, созданная военным гением моего отца, состояла из рядов солдат, маршировавших плечо к плечу и использовавших свои сомкнутые щиты для защиты со всех сторон — спереди, с боков и сверху. Вместе они образовывали прочную стену щитов, мечей и огромных македонских пик, движущуюся и мыслящую как одно целое. Когда они продвигались вперед, все стрелы, копья или метательные снаряды, направленные на них, отскакивали от сомкнутых щитов. Они были практически непобедимы. Несмотря на это, я знал, что победа будет нелегкой. Но я был настроен решительно.
Прежде чем покинуть Грецию, я посетил оракула в Дельфах, чтобы спросить жриц Аполлона, принесет ли удачу мой поход против персов. Пифия, сославшись на то, что день неблагоприятный для предсказаний, отказалась обращаться к оракулу. Тогда я схватил ее за волосы и приставил кинжал к ее горлу, повторив свою просьбу. Дрожа от страха, она ответила: «Сын мой, зачем ты спрашиваешь? Ты же знаешь, что непобедим».
Слова пифии я помнил во время всего моего длительного похода против Персии и борьбы с Дарием. В действительности она была права, поскольку я никогда не сомневался в своем конечном триумфе.
Чтобы добраться до Персии, я должен был пересечь Геллеспонт, соединявший Восток и Запад.
Финикийцы подняли на смех мой небольшой флот, наблюдая издали за тем, как мы пересекаем воды. Мы, должно быть, выглядели столь ничтожной силой, что они даже не стали преследовать нас, рассчитывая на то, что огромная, более чем миллионная армия Дария быстро уничтожит нас. Они и представить себе не могли, что не только персы, но и они сами вскоре будут покорены мной.
Первое, что я сделал, когда добрался до берега, это посетил Илион, древнюю Трою, где происходила великая десятилетняя троянская война. Я все еще носил с собой поэму Гомера, повествующую о великих деяниях Ахилла, от которого брал начало мой род. Посещение этого священного места было для меня равнозначно религиозному паломничеству.
Вместе со своим неразлучным другом Гефастом я стоял перед надгробиями Ахилла и его друга Патрокла, почтив их память. Затем я положил к стопам Афины свой золотой щит, заменив его тем, который использовали в той легендарной войне.
Мое первое столкновение с персами произошло на берегу реки Граник. Дарий, проигнорировав меня, послал на битву одного из своих генералов по имени Мемнон. Мемнон, грек, хорошо знавший, с кем он должен будет сразиться, стал умолять Дария; снести города и весь урожай в местности, окружавшей нас, чтобы заморить нас голодом, но Дарий отказался. Это было первой из его многочисленных ошибок.
Как только я прибыл на берег реки, я вошел в ее воды. Ведя свою кавалерию, вооруженный сверкающими доспехами, с ярким шлемом на голове, украшенным белыми перьями, видимыми за милю, я руководил атакой. Позади меня, возглавляемая генералом Парменио, двигалась вперед пехота, медленно, но решительно преодолевая бурное течение реки.
Как только мы перебрались на другой берег, началась серьезная битва. Мой первый удар копьем был так силен, что оно сломалось пополам. Я быстро схватил другое и бросился на персидского военачальника Митридата, зятя Дария. Воспользовавшись тем, что копье было сломано, он метнул в меня дротик, который пробил не только мой щит, но и доспехи. Я избежал ранения лишь потому, что дротик был легким.
Разъяренный, я атаковал Митридата, заставив Буцефала перепрыгнуть через тела павших. Мой первый удар выбил его из седла, после чего я вонзил меч прямо ему в сердце.
Один из персидских генералов, увидев, что Митридат пал, ударил меня своим мечом так, что разбил шлем пополам и рассек мне кожу на голове. Истекая кровью, я развернулся и тут же убил его. Видя, что я еле держусь в седле, брат Митридата поскакал ко мне с поднятым мечом, готовый прикончить меня. Но друг моего детства Клит — такой же брат мне, как и Гефаст — был уже рядом. Он быстро взмахнул мечом и одним движением отсек нападающему руку. Я же секунду спустя упал без сознания на землю.
Вокруг меня продолжалось сражение, пока я лежал в беспамятстве на взмокшей от крови земле. Клит и Гефаст защищали мое тело, пока врач пытался остановить кровь, фонтаном бьющую из моей головы. Как только он перевязал мне голову, и я пришел в сознание и смог встать, я снова вскочил на своего Буцефала и бросился в битву с новым пылом.