Что происходит в тишине(изд.1958)

— Этого я не знаю! — вздохнул Голубев. — Василю удалось узнать только, что в Лужково есть местный житель Пенчо Вереш, который должен подать сигнал самолету и организовать приемку диверсанта… Вот и все, что мне известно, — с облегчением закончил Голубев и жадно допил оставшуюся в стакане воду.

— Еще один вопрос, — проговорил старший лейтенант. — Вам известна фамилия диверсанта?

— Зенон Туреница. С ним Василь еще до войны был знаком.

— У вас есть еще какие–нибудь сообщения? — спросил старший лейтенант.

— Это, пожалуй, самое важное, — ответил Голубев. — И потом это совершенно точно, а все остальное, к сожалению, не очень определенно…

— Ну, тогда продолжим наш разговор несколько позже, — заключил старший лейтенант и поспешил сообщить своему начальнику только что полученные сведения.

Сомнения майора Киреева

Майор Киреев, хмуро всматриваясь в отражение своего намыленного густой пеной лица, перебирал в памяти события последних дней.

Внешне все как будто обстояло благополучно. Последняя операция удалась блестяще: иностранный агент Иглицкий, более известный под кличкой Счастливчик, не только сдался майору, но еще и вернул ему чертежи, похищенные у инженера Гурова.

Киреев, однако, все еще не хотел верить в эту слишком уж легкую, как казалось ему, победу. Конечно, положение у Иглицкого было почти безвыходным. Контрразведчики обложили его, как дикого зверя. Он почти не отстреливался: выстрелил всего три раза, да и то, видимо, для того только, чтобы сдержать осаждающих, выиграть время.

Зачем, однако, понадобилось ему это время? Связаться по радио со своим резидентом? Может быть. У него ведь нашли рацию (он и ее сдал при капитуляции).

Но что же он мог сообщить по радио своему резиденту? О безвыходности положения и намерении сдаться советской контрразведке? Едва ли…

А между тем Счастливчик совсем не выглядел побежденным, когда он с поднятыми руками вышел из дачи.

Киреев провел безопасной бритвой по намыленной щеке и поморщился — лезвие издавало какой–то дребезжащий звук, из чего следовало, что оно «не берет». Киреев плотнее закрепил его и принялся за другую щеку.

Отвлеченный на несколько секунд неполадкой с бритвой, майор снова вернулся к прежним мыслям. Он никак не мог избавиться от ощущения, что Иглицкий провел его, обманул. У Счастливчика за плечами был не один год агентурной работы чуть ли не во всех европейских государствах. Такие хищники не сдаются так просто…

Но что же делать со своими сомнениями? Пойти к полковнику Никитину и высказать все? С ним можно, конечно, поговорить откровенно — он чуткий, поймет, пожалуй, причину сомнений, но потребует и более убедительных фактов. А где возьмешь их?

Майор Киреев был человеком деятельным. Он не мог долго предаваться раздумьям. Кончив бритье и критически осмотрев в зеркало свое похудевшее за последние дни лицо, он тщательно протер его тройным одеколоном, надел китель и направился на работу, решив сегодня же еще раз побывать на даче Иглицкого.

…Полковника Никитина тоже весь день беспокоили тревожные мысли о «деле Иглицкого». «Интересно, что думает обо всей этой истории майор Киреев?» — не раз задавал он себе вопрос.

Полковник знал Киреева уже довольно давно. Однажды им пришлось вместе выполнять серьезное задание генерала Сомова. Работа была напряженная, нервная. Полковник Никитин в таких случаях был неразговорчив. Он требовал от своих подчиненных, чтобы его понимали с полуслова, по скупому жесту, по мимике, по выражению глаз. Киреев в такой обстановке был идеальным помощником. Но главное его достоинство заключалось в том, что он умел предугадать очередной ход врага. Это не было, однако, лишь утонченной интуицией, сверхчутьем, которым так любят похвастаться некоторые разведчики. Киреев больше полагался на рассудок, на точные законы логики. К тому же, как истинный контрразведчик, он обладал не только трезвым умом, но и фантазией, дающей возможность предвидеть самый невероятный маневр противника.

Размышления полковника Никитина прервал дежурный офицер, доложивший, что майор Киреев просит принять его по срочному делу.

— Легки же вы на помине, — проговорил Никитин, протягивая руку Кирееву, когда тот вошел в его кабинет. — Я только что подумал о вас и хотел было посылать за вами.

Пристально посмотрев в глаза майору, он добавил:

— Пожалуй, не ошибусь, если скажу, что вы зашли ко мне в связи с делом Иглицкого?

— Так точно, товарищ полковник, в связи с этим мне кое–что… — начал было Киреев.

Но Никитин замахал на него руками:

— Только не выкладывайте пока ничего! Дайте–ка я прежде выскажу свои соображения. Проверю, так сказать, свои способности в области логики.

Никитин был очень нервным человеком, но мало кто замечал это, так как он умел скрывать свои чувства. Полковник мог шутить и посмеиваться даже тогда, когда ему было вовсе не до шуток. Майор Киреев, однако, знал Никитина лучше других, и его не обманывал этот шутливый тон. Да и сам Никитин недолго скрывал свое беспокойство. Походив в задумчивости по кабинету, он проговорил совершенно серьезно: