Что пропало

Лиза перепробовала много будильников и знала, что они в этом мире не для того, чтобы их любили. И будильники знали свое место: хороший день начинался с того, что тебе велят заткнуться, плохой — с того, что тебя швыряют в стену, и твои потроха рассыпаются по полу. Ее забавляли их тщетные попытки самосохранения — они принимали обличье любимых героев мультиков или членов любимой футбольной команды, — тщетные потому, что даже добрый ребенок скорее превратит голову песика Снупи в труху, чем станет терпеть отвратительный звук. Лиза тратила изрядную часть жизни на покупку будильников. Она заметила, что покупает часы и зубную пасту с одинаковой частотой. Такая быстрая замена объяснялась двумя факторами: во-первых, естественным отказом любого будильника работать, когда его расшибали о стену, сбрасывали с балкона или безуспешно пытались спустить в унитаз, и во-вторых, естественное привыкание к тону и характеру самой побудки, что делает ее безрезультатной. Поэтому каждому новому купленному будильнику следовало быть более крепким физически и более отвратительным по звуку, чем предыдущий. Нынешние часы, она вынуждена была признать, оказались особенно удачной моделью — пошел вот уже седьмой месяц их тиранского правления. Раньше она заблуждалась, предполагая связь между ценой и эффективностью. Она потратила кучу денег на «Браун» и на швейцарскую посылочную компанию. Нынешняя модель стоила 1,49 фунта. Это были часы с цифровым дисплеем в легком пластиковом шаре — настолько легком, что его нельзя было швырнуть с подобающей скоростью. А сигнал был поразительный. Не бибиканье и не звон, а громкое постоянное гудение. Этот звук вызывал панику и слабость во всем теле, как бывало у Лизы перед рвотой. Она могла выдержать его не более полутора секунд.

Сегодня был выходной, и, наверное, самым лучшим в выходных днях были сорок восемь часов без рвотного сигнала будильника. На постель падал солнечный свет, и Лизе снилось, что она стреляет в собаку, которая у нее была когда-то, а брат бросает кости через забор. Стрельба как будто стала громче, и она пробудилась от немецкого вопля: «Gott im Himmel,²⁰ аргрххрх!» Она вышла в гостиную; Эд лежал на полу и играл в «Медаль почета»²¹ на большой громкости.

Лиза жила с Эдом и часто удивлялась тому, как же это получилось. Естественно, Эд работал в «Твоей музыке» — с другими людьми Лиза не встречалась. Отношения у них завязались примерно год назад, и теперь ни у того, ни у другой не было ни стимула, ни энергии, чтобы их прекратить. Она обычно слишком уставала, чтобы думать об этом, а когда не слишком уставала, находились другие отговорки. Работали они в одном месте, но из-за разного расписания смен и разных участков работы пути их в магазине редко пересекались. И дома они не слишком часто бодрствовали в одно и то же время. Лиза подумала, что, наверное, должна радоваться тому, что у них совпали выходные. Она уселась с тарелкой кукурузных хлопьев и смотрела тусклым взглядом на экран, где Эд освобождал Европу.

Лиза. Что бы ты хотел сегодня делать?

Эд. Просто отдохнуть.

Лиза. Да? А как? Что хочешь предпринять?

Эд. Ничего. Я же говорю: отдохнуть. Предпринимаю я каждый день на работе. А сегодня ничего не хочу делать.

Лиза. Выйти куда-нибудь не хочешь? Сегодня солнце. Надо вылезти из дома, давай сходим куда-нибудь.

Эд. Мы ничего не обязаны делать. Я хочу отключиться, пострелять немцев. Если хочешь, можем завести видео, будем лежать на диване и весь день есть тосты.

Лиза. Получается какая-то трата.

Эд. Трата чего?

Лиза. Трата времени… жизни.

Эд. Так это и есть жизнь, а? Тратить время, пока не умрем. Время надо тратить.

Лиза перестала слушать и посмотрела на голубое небо. Смотрела, пока не отступило желание закричать. Она знала это про себя — знала, что по выходным на нее накатывает. Она настолько идеализировала время, свободное от работы, что жизнь всякий раз не оправдывала ее ожиданий. Лиза анализировала каждую минуту, старалась оценить, наилучшим ли образом она использована, и в результате оказывалась парализована нерешительностью и беспокойством. Она не могла усидеть на месте. Вставала, придумывала, что бы хорошего сейчас сделать, но ничего уже не осталось — все однодневные поездки в радиусе восьмидесяти километров уже были совершены. Она ездила в другие города, подолгу гуляла среди холмов, в дождливые дни посещала рыночные городки, сафари-парки, художественные галереи… и Эд всякий раз говорил: «А это не такая же трата времени, как отдых дома?» — и ей нечем было возразить.