Что рассказал убитый

И мы, плюхая разношенными кедами по воде, бодро зашагали дальше. Но тут мы зашли под кроны елей, и навалилась новая напасть! Причем навалилась в прямом смысле слова: это были комары! Огромные и вечно голодные серые разбойники накинулись на нас такой густой тучей, что приходилось дышать через раз, прикрывая рот ладонями. Вот тут мы и вообще перешли на бег, стремясь быстрей добраться вверх, где спасительный ветерок разгонит эту мерзость летучую. Вскоре кончился ручеек и начался подъем. Через полчаса – ура! ура! – мы выскочили на перевал. Уф! Вот и отдых! Все с наслаждением скинули свои рюкзачищи и попадали, закинув ноги вверх: кто на рюкзак, кто на ствол дерева… Ноги от напряжения гудели так, что казалось, ствол дерева резонирует.

– Ну, – доставая свою фляжку, протянул наш руководитель, – сначала прополоскали рот, потом каждый по три глоточка… и не больше! – рявкнул папа, глядя на наши посветлевшие лица. И все принялись откручивать пробки своих фляжек. Некоторое время стояла тишина, перемежаемая характерными булькающими звуками.

Испив водички, отдышались и огляделись. Прямо перед нами, внизу, расстилалась широкая долина ручья с интригующим названием Малый Индей! Эта долина с пологими склонами гор уходила прямо на юг…

– Дядя Миша, – спросил Валерка, – а вон та, дальняя гора, ведь уж за Маной?

– Да, ребятки, за Маной! Вот дойдем туда, и все – конец пути, ночевка!

– А завтра – ох и поплывем, ох и покупаемся, – мечтательно протянул Валерка и, вскочив, радостно запрыгал, заорав во весь голос: – О-го-го… Мана-а-а, мы идем к тебе!

– Па-нят-но, – многозначительно протянул папа, увидав Валеркины ужимки и прыжки. – Отдохнули, значит… Подъем! – И первым встал, взявшись за рюкзак. Мы дружненько заныли:

– Ну, дядя Миша… Папа, ну еще пяток минуточек, а… – канючили мы.

– Никаких минуток! Нам еще добрых два, а то и все три часа топать… Неизвестно еще, какова тропа впереди, – добавил неумолимый дядя Миша. И вслух прочитал:

Нет у нас ни звания, ни сана,

Мы простые баловни судьбы.

Мы идем в леса на речку Мана

Через Красноярские Столбы.

Все… пошли, – сказал папа и шагнул вниз, на тропинку.

Что ж делать – охая и помогая друг другу, влезли в тяжеленные рюкзаки и двинулись следом по тропе, в долину, навстречу желанной красавице – таежной речке Мана!

Этот оставшийся десяток километров до реки дался нам очень тяжело. Тропа оказалась хуже, чем мы могли себе представить, просто препаршивой, и к цели подходили уже совсем измотанные: понурые и молчаливые. Устали все прилично – ведь за спиной остались без малого сорок километров горной таежной тропы, поэтому, когда открылась широкая речная гладь, никто особых эмоций не проявил. Молча, один за другим, подтянулись к трем здоровенным елям, стоящим чуть обособленно, и, с облегчением скинув ношу, повалились в высокую траву альпийского сибирского луга.

Впрочем, отдых длился недолго. Подступающая ночь подстегивала, и вскоре на галечной, продуваемой ветерком косе пылал небольшой костерок. Мы с Вовкой кипятили воду, заваривали чай, открывали тушенку и резали хлеб, а двое Валерок под руководством папы обустраивали место ночлега – натягивали между елями тент, рубили лапник, раскладывали спальные мешки, вкладыши в них. Ну, короче, делали обычную рутинную подготовку к ночлегу. Ужинать сели, когда на еще светлом небосводе засверкали первые, самые яркие звезды, а в долинах уже сгустился мрак. Раздав открытые банки с тушенкой и хлеб с кусочками совсем растаявшего сала, я взялся за котелок разлить чай, но папа меня остановил:

– Погодь, сын, – и достал из своего рюкзака плоскую бутылочку: – Вот, ребятки, в нарушение всех правил сегодня выпьем этот коньяк… Я его в прошлом году из Германии привез – ну, ты помнишь, Вовка, – сказал он, обращаясь ко мне. – Здесь 150 грамм… так что на каждого придется…

– …По 30 грамм всего-то, – тут же встрял Вовка. – Ма-а-а-ло!

– Вот оболтус, мало ему, – добродушно усмехнулся папа, – еще успеешь наглотаться по жизни этой дряни, – и раздал нам эмалированные кружки, в которых на донышке плескалась почти черная жидкость.

Некоторое время мы сидели, поглядывая то в кружки, то на папу. Наконец он оторвал взгляд от костра: