Что сделала моя лучшая подруга

Но я не слушаю его, потому что в этот самый момент — неужели мне только показалось?! — нет, я уверена… Я вижу, как мизинец лежащей на простыне руки Гретхен едва заметно дрогнул. Неужели она действительно шевельнула рукой?

О боже всевышний!

Я бросаю взгляд на Тома, но он смотрит только на меня.

Она действительно пошевелила рукой, я уверена. О господи. О господи!

Меня снова пробирает дрожь, но я пытаюсь вести себя так, будто ничего не случилось, будто я ничего не видела. Совсем ничего. Она приходит в себя? Но она не может прийти в себя! Не может, и все!

— Ты очень бледная, — говорит Том. — Хорошо бы тебе сейчас батончик шоколадный съесть. Думаю, станет лучше. Хочешь, я тебе дам мелочи?

В дверях появляется медсестра, которая только что допрашивала меня.

— Элис, не могла бы я…

И тут мы все видим, как Гретхен чуть заметно шевелит головой. Тут уже ошибиться невозможно. Снова звучит сигнализация. Я вскакиваю, будто меня ударило током. Стул отлетает к стене и ударяется о нее. Раздается треск пластика. Я не могу слышать, как эта треклятая сирена завывает каждую секунду. Оставшиеся у меня нервы рвутся на куски.

— Черт! — потрясенно восклицает Том, и его губы расплываются в улыбке. — Ты видела? — кричит он, оборачивается ко мне и тут же отворачивается. — Она пошевелилась!

Я прикрываю губы ладонью и выбегаю из палаты. Я слышу, как медсестра окликает меня.

Я мчусь по коридору, пулей влетаю в женский туалет, вбегаю в кабинку. Меня рвет. У меня начинают стучать зубы. Кажется, с моих губ стоном срывается:

— Черт, черт, черт…

Но я даже в этом не уверена.

Я слышу, как открывается дверь. До меня доносится голос медсестры.

— Элис?

На этот раз она произносит мое имя более спокойно. Она толкает дверь кабинки. Я не заперлась изнутри, кабинка очень тесная. Дверь задевает мой локоть, я вижу в просвете лицо медсестры.

— Элис, вам плохо?

— Она приходит в себя? Приходит в себя? — бормочу я в отчаянии, а потом произношу эти ужасные слова. Они сами срываются с моих губ. — Она не может прийти в себя, не может!

Медсестра, надо отдать ей должное, все так же невозмутима. Она очень медленно произносит:

— Вы очень расстроены, у вас стресс, но…

Я едва слышу ее. Я снова вижу, как Гретхен глотает таблетки. О боже, боже… Это не значит, что я плохая. Она попросила меня помочь ей…

— Помочь ей? — переспрашивает медсестра, и тут до меня доходит, что я все это произнесла вслух.

Молчание длится целую вечность.

— Элис, — наконец нарушает его медсестра. — Вы ведь не помогали Гретхен сделать это?

Я смотрю на нее и понимаю, что она, несмотря на внешнее спокойствие, перебирает в уме заученные фразы вроде: «Помощь в совершении самоубийства… оказание содействия больному, находящемуся в состоянии тяжелой депрессии и желающему умереть… Насколько бы добрыми ни были намерения… противозаконно… осуждается… наказуемо тюремным заключением… сроком долее десяти лет. Отнять у себя жизнь своими руками не противозаконно. Помощь кому-то другому сделать это квалифицируется как преступление».

— Вот почему вы не хотите, чтобы Гретхен очнулась, Элис? — спрашивает медсестра.

Я издаю сдавленный звук. Меня наконец прорывает.

— Я этого совсем не хотела.

— Конечно не хотели, — мягко произносит медсестра. — Ваши чувства вполне понятны и нормальны, Элис.

Нет, не нормальны! Ничего тут нет нормального — совсем ничего, — все черт знает как перепуталось! И как она только может говорить, что мои чувства нормальны?

— Вы правы, — продолжает медсестра таким тоном, словно крадется за агрессивной кошкой, которую хочет усадить в сумку-переноску. — Это вовсе не значит, что вы плохой человек. Очень трудно видеть, как кто-то, кого вы любите, страдает, что ему больно.

Она придвигается ближе ко мне. Неожиданно я чувствую себя совершенно изможденной. Мне хочется, чтобы все закончилось. Я больше не могу. Мне так жаль, так жаль…

— Я думала… а она все так замыслила, а я ей говорила, что это глупо, что так нельзя. — Я пытаюсь подобрать слова, задыхаюсь и дрожу. — Она сказала, что все равно сделает это и я должна ей помочь… она проглотила эти таблетки… но я ничего не сделала. Она ждала, а я ничего не делала, я просто сидела и… — Я судорожно вздыхаю. — О господи, господи… она все время так… Делала больно себе и тем, кто ее любит. Неужели обязательно нужно было поступать так с нами?

Я в ужасе смотрю на медсестру.

— Гретхен попросила вас помочь ей умереть? Поэтому вы не хотите, чтобы она пришла в себя. Боитесь, что все станет известно?

Я отчаянно трясу головой.

— Нет! Она…

И тут я слышу, как открывается дверь. Медсестра оборачивается, и я слышу мужской голос. Это Том.

— Она здесь? Эл!

— Я здесь! — в отчаянии откликаюсь я.

Медсестра отворачивается от меня. Том открывает нараспашку дверь кабинки.

— Все хорошо! — говорит Том. — Сигнализация сработала, потому что она пошевелила головой, но это хорошо, милая, это очень хороший знак. Не бойся! Все будет хорошо.

Он встревоженно смотрит на меня.

Я всхлипываю и запрокидываю голову. Я всеми силами стараюсь взять себя в руки.

— Мне так жаль! — выкрикиваю я, и слезы снова застилают мне глаза.