Что сердцу дорого

Теперь Аркадий убедился, что кое-что, действительно, упускал из виду. Правда, в основном он работал так же, но отдельные мелочи… Он еще не решил, насколько важны эти мелочи, и хотел даже уйти, не дожидаясь конца плавки, но пирометрист неожиданно начал ему объяснять свои секреты. Пришлось задержаться.

По технологическому процессу время плавки составляло час сорок пять минут, а фактически металл был готов к разливке через час шестнадцать минут.

— Неужели такая разница за счет этих пустяков? — удивился Аркадий.

— Это вовсе не пустяки, — насупившись, возразил пирометрист. — Годами опыт копил… Делюсь с тобой без утайки, а ты — пустяки!

— Ты не обижайся, — немного смутился Аркадий. — Правда, интересно, я даже хотел бы еще одну плавку проследить, да проголодался здорово, после работы ведь.

Пирометрист смягчился.

— Оставайся, — предложил он, — а закусить у меня найдется.

Признаться, Аркадий этого не ожидал. Но делать было нечего. Он съел угощение — хлеб с салом, выпил горячего чаю из термоса и задержался еще на два часа.

На другой день Аркадий попробовал применить у себя кое-какие увиденные приемы и вдруг открыл в своей довольно однообразной и поднадоевшей ему работе что-то новое, даже занятное. Он не отходил от пульта управления и поглядывал на часы, стараясь сэкономить на плавке побольше минут, словно эти минуты сулили ему какую-то личную выгоду. И когда оказалось, что плавка прошла на двадцать три минуты быстрее технологического срока, Аркадий был очень доволен.

Правда, никто не оценил его успеха. Но это не испортило его настроения — смешно было бы ждать похвалы от Вадима. И не для Вадима же он старался, а потому… просто потому, что ему самому этого хотелось.

Так же тщательно Аркадий провел в этот день остальные плавки.

Он не заметил, что Петр Антонович непрерывно и зорко наблюдал за ним всю смену, и поэтому удивился, когда в конце дня, анализируя работу бригады, Петр Антонович одобрительно проговорил:

— Поработали сегодня неплохо. И особенно хочу отметить — хорошо вел плавки Рогачев. Надо только этот успех закрепить.

То ли потому, что никогда раньше не хвалили Аркадия за работу, то ли по другой какой причине, но одобрение мастера радостно взволновало его. Эта радость ему самому казалась непонятной и даже как будто унизительной — ведь труд ничего не значил в жизни Аркадия, — и все-таки горделивое возбуждение не покидало его.

27

В этот вечер, больше, чем когда-либо, ему не хотелось оставаться одному. Сразу после окончания смены он направился в модельное отделение. «Позову Зинку в кино», — думал он, убеждая себя, что именно ради Зины Огарковой спешит к модельщицам.

На самом деле бедная Зинка вовсе не была ему нужна. Взглянуть на склоненную Сонину головку. Поймать взглядом ревнивый румянец на ее щеках. Почувствовать, что она страдает, страдает из-за него — вот что ему было нужно.

Сонька еще вернется. Она мучается, раскаивается. Только не хочет смирить свою гордость. Но этот миг придет, скоро, быть может, сегодня…

Оказалось — нет, не сегодня. У модельщиц вышла какая-то заминка с составом, и их отпустили с работы на полчаса раньше. Ни Сони, ни Зинки. Аркадий сам не ожидал, что это так огорчит его. А впереди — долгий вечер. Куда же? К Левке?

И вдруг он подумал, что если бы не Левка, они не поссорились бы с Соней. «Вот далась мне эта Сонька! — одернул себя Аркадий. — Приворожила, что ли?»

Он никак не мог освободиться от странной ее власти.

Скорее назло Вадиму, чем на самом деле, Аркадий подружился с Андреем. Часто виделся и с Левкой. Не пропускал ни одной кинокартины. Однажды даже позвонил своей прежней знакомой Талочке и назначил ей свидание. Но все это только раздражало его и усиливало бессмысленную, неотвязную тоску о Соне.

Левка и Борис — они до тошноты надоели своими однообразными разговорами о девочках, о серости жизни и о том, как бы раздобыть денег. Кинокартины Аркадий всегда смотрел со скептической усмешечкой. Талочка со своими ужимками, резким голосом и ненатуральным, часто беспричинным смехом была ему неприятна. И потому на вопрос, когда они встретятся вновь, Аркадий грубо ответил: «Никогда», и Талочка, обиженно поджав губы, поплелась домой одна. Андрей…

Да, пожалуй, самое лучшее все-таки Андрей. Забавный малый. Как мальчишка, мечтает о каких-то подвигах. Говорит — ни разу не был влюблен, ждет чего-то необыкновенного. Угощает Аркадия всякими идейными речами, не понимая, что не в коня овес.