Что сердцу дорого

Он приподнимается на кровати, опираясь щекой на ладонь, и широкое заспанное лицо его непривычно оживляется.

— Ждут тебя там, — насмешливо говорит Сашка.

— Не ждут? Андрея ждут, а меня — нет? Мне дорога заказана, да? — вдруг обижается Карасик.

— Ну ладно, ладно. Ишь вскинулся! Я пошутил, — успокаивает его Сашка.

— А ты поезжай, Виктор, сразу, вместе с Андреем, — советует Вадим.

Но Карасик улыбается с таким видом, точно хочет сказать: «Шалишь, меня не проведешь…»

— Не-ет, — протяжно говорит он, — так я не поеду. Надо вперед все узнать… Так ты напишешь, Андрей?

— Напишу.

— Только без трепа.

— Ясное дело.

Они разговаривают об отъезде Андрея, как о деле решенном, совершенно спокойно, еще не отдавая себе отчета в том, что расставаться будет грустно, горько. Ведь до его отъезда еще целых две недели! За это время мало ли что случится. Может, Андрей еще и передумает…

Но время пролетает незаметно, и с каждым днем отъезд Андрея становится все более реальным. Вот, наконец, он получил путевку. Купил чемодан. Собирается в кассу предварительной продажи билетов. Он по-прежнему весел и бодр, но сквозь эту веселость частенько проглядывает грусть.

— Ну что вам, чертям, стоит поехать всем вместе! — говорит он товарищам по общежитию.

— А ты бы Аркадия позвал, — предлагает Вадим. — Без тебя-то некому будет его перевоспитывать…

— А ну тебя! — отмахивается Андрей.

В последнее время его дружба с Аркадием как-то незаметно расклеилась. Аркадий теперь редко заходил в общежитие, стал грубее, словно озлобился на что-то. Андрей пытался выяснить, что с ним случилось, но откровенничать Аркадий не стал и с тех пор вообще избегал встреч.

Да, истинной причины мрачного настроения Аркадия не знал никто, но многие, и в том числе Андрей, думали, что повинна в этом Соня. Странная какая-то! То Вадиму голову крутила, то Аркадию…

Впрочем, сегодня Андрею не до этих размышлений. Наступила его последняя смена. В последний раз держит он в руках тяжелый ковш с ослепляющим ярким металлом. Последние опоки залиты его руками.

В этот день отливали бронзовые детали. Бронза жиже стали, и бледно-оранжевая тонкая струйка ее кажется почти прозрачной. На глазах металл сереет, а застывшие на поверхности лепешки кое-где блестят, как золотые.

Андрею и в голову не приходит, что в одной из опок заформован для него сюрприз. Это держалось в глубокой тайне. Еще неделю назад Федор Федорович изготовил гипсовую форму для отливки модели, но по плану все время шло стальное литье. Литейщики уже решили было, что отправят свой подарок Андрею посылкой, но сегодня, к счастью, удалось отлить.

Впрочем, еще неизвестно, как получится. В модели олень был очень красив, а тут, чего доброго, выйдет на трех ногах или однорогий. К тому же пора выбивать формы, а Андрея никак не спровадишь с участка. Все-таки Вадим дал ему какое-то поручение в техотдел, а тем временем вынул отливку. Олень выглядел невзрачно, но рога и ноги были на месте.

— Ребята отрежут литник да зачистят — будет красавец, — убежденно сказал Сашка.

— Дарить будем в день отъезда, — предложил Вадим.

— Костя хочет, чтобы на вокзале, — сообщает Сашка.

— Можно и на вокзале.

…Комсомольцы уезжали под вечер ясного июльского дня. Все — и отъезжающие, и провожающие — собрались у горкома комсомола. Оттуда вещи отправили на машине, а сами со знаменем и оркестром двинулись на вокзал пешком.

Впереди Андрея шла со своей матерью совсем молоденькая девушка.

— Лидочка, береги себя, — уговаривала ее мать, — не лезь, где опасно. В случае строить придется, — строй, где низко, а на эти, как их… на пристройки-то шатучие не забирайся. Ну-ка оступишься!

— Ладно, мама, оставь, — смущенно просила девушка.

— Разная бывает молодость, — с оттенком торжественности говорит Минаев, шествуя в окружении молодежи. — У одного молодость вспыхнула — и погасла тут же, у другого и вовсе не вспыхнет: потлеет, подымит, и глядь — уж нет ее. А у иных молодость — как яркое пламя, и людям от того пламени тепло, светло и радостно.

— Ты, Андрей, нам пиши, — прерывает Нилов философствование начальника цеха.

— Обязательно, Петр Антонович.

— А олень? — вдруг вспоминает Костя, и на лице его отражается почти ужас. — Оленя-то мы забыли!

— Теперь уже не поспеть, — сокрушается Вадим.

— Успею! — решительно говорит Костя и бежит обратно на завод. Олень хранится у него в столе.

На перроне он появляется перед самой посадкой.

— Вот тебе… от цеха… — еще не отдышавшись от быстрого бега, говорит он, сдирая с подарка газету.

— Спасибо, — растроганно благодарит Андрей.

Олень стоит у него на ладони. Блестя бронзовыми боками, он широко разметал ветвистые рога и грациозно приподнял ногу в стремительном беге.

Посадка. Толчея в поисках своего вагона и своей полки. Наконец разместились. Уже сказаны все слова, а поезд все стоит.

— Лидочка, береги себя, — снова напутствует девушку беспокойная мать.

— Да что ты, мама, смотри, сколько нас едет.

— Пишите чаще! — кричит Андрей друзьям, высунувшись из окна.

— Ты нас, смотри, не забывай, — отзывается Аркадий, явившийся на вокзал незадолго до отхода поезда.