Что сказал Бенедикто. Часть 2

То, что в Корпус они вернулись с Гейнцем, помогало Веберу изображать веселье и беззаботность. Его счастье теперь нужно как-то надёжно скрыть ото всех, вопрос, как это скрыть от Аланда. Конечно, если Аланд сошлет его к Гаусгофферу, то, что «то» Вебер не знал. Она замужем, и муж ее хороший человек, похоже, они любят друг друга. Ей двадцать-двадцать один, замужем недавно. Оба русские, он в Германии давно, папа, профессор математики, умер три года назад, дома ему одному стало скучно, нашел потерянную, одинокую в чужой стране девочку, которой такой добродетельный, умный, серьезный мужчина показался идеальным мужем. Может быть, он и идеальный, но Вебер её никому не отдаст, хоть рой таких и еще идеальнее её охраняй. Пока надо постараться все скрыть, и надо её хоть иногда видеть, если бы он знал, как. Под каким предлогом он может там появиться? И не выгонит ли она его, появись он еще раз? Он выдал себя сразу и с головой.

Анечка, это его новая молитва, это новая формула его существования. Главное, выдержать встречу с Аландом. Куда бы девать свои мысли и чувства? Разгон за своеволие с медитацией он примет с радостью, и то, что Гейнц завелся с академией и с сегодняшним удачным боем Вебера, хорошо.

Первый раз в жизни Веберу так хочется любой ценой Аланда обмануть, ему нужно, чтобы никто этой его скрытой волшебной струны не касался. Он не знает, что будет, тем более, это надо выносить в себе, – сейчас его потрясение огромно и беззащитно. Может, он и отступник, он готов покинуть Корпус, он не хочет этого, но если вопрос стоит: она или Корпус – то, конечно, она. Он не стал бы разделять эти две святыни, но если Аланд уверен, что это несовместимо, то кто его, Вебера, спросит.

Аланд, как поджидал их, попался прямо у гаража. Гейнц сразу подлетел к нему и стал выдавать свои впечатления о расхлябанном воинстве Гаусгоффера. Аланд его вроде бы слушал, но на Вебера смотрел неотступно, пристально и уходить не собирался.

– Иди-ка сюда, Вебер, – сказал он тихо.

Даже Гейнц смолк от этой ничего хорошего не предвещавшей интонации.

– Я тоже хочу посмотреть и послушать, – сразу сообщил Гейнц.

– На что, Гейнц? – уточнил Аланд.

– На то, как вы его будете распекать, мне надо опыта набираться, если у Гаусгоффера придется работать.

– Не придется, Гейнц. Иди, спасибо.

Гейнц вздохнул, сообщил Аланду о фантастических успехах Вебера сегодня на поединке, о том, что Вебера пора серьезно учить, и только после этого ушел.

Вебер подошел к Аланду, глядя в землю, он старался думать о чем угодно, только не о ней, пытался мысленно покаяться за свою медитацию, как за главный грех, но выходило, что ни о чем он не мог нарочно подумать, он видел и чувствовал только ее: ее запястье, ее глаза, перемены в выражении ее лица.

Аланд стоял перед ним и молчал.

– Что, Вебер? – наконец, спросил он. Вебер посмотрел на него, пытаясь понять, что он имеет в виду? Понял, что не медитацию и снова опустил глаза.

– Будешь молчать?

– Что я могу вам ответить?

– Ну, хоть что-нибудь. Я послушаю.

– Господин генерал, – пробовал сыграть в дурака Вебер, – я не собирался вчера садиться в медитацию, думал, сам справлюсь с жаром, о котором беспокоился Фердинанд.

– Про медитацию потом поговорим, это особый разговор. Ты прекрасно понимаешь, о чем я спрашиваю, точнее, о ком.

– Господин генерал, я случайно оказался у их дома. Николай интересный математик, вот, я привез посмотреть вам, Карлу, Вильгельму его доказательство, у него интересный ход мыслей. Он очень приглашал к себе в гости, ему не с кем обсудить те математические проблемы, над которыми он размышляет.

– Твоя любовь к математике, Вебер, меня не интересует в данный момент, и твоя глубочайшая симпатия к Николаю Адлеру у меня вызывает сомнения и не настолько любопытна, как твои наполеоновские планы относительно его жены, фрау Анны. Я понятно задал и сузил параметры продолжения нашей беседы?

– Господин генерал, да, она мне понравилась, но это ничего не значит, я её видел один раз, мы с ней даже не говорили.

– Конечно, ты признался ей в любви, а говорить тут уже вроде как и не о чем.

– Господин генерал, я не могу говорить об этом, я сам ничего не понимаю, я ничего преступного не совершал.

– Вебер, я могу сразу взять тебя за шиворот и запустить тобой, как мячом, метров на пятьдесят, не лги мне. О чем ты только что думал? Тебе процитировать?

– Не надо, лучше просто вышвырните.

– Вот именно, что ты быстро и четко определился, а мне стоишь заливаешь. Рано, пока ты сам за себя не отвечаешь. Помнишь, что я тебе говорил, когда ты так просил Посвящения, и что ты мне обещал?

– Помню. Но что мне делать, если и она и корпус для меня одинаково важны?

– Ты знаешь, что обещания нужно не только давать, но и выполнять?

– Что мне делать, господин генерал?

– Не изворачивайся, Вебер. Ты в шестнадцать лет не захотел блеять бараном, а сейчас ты завертелся, как угорь на сковородке, я пока промолчу, даю тебе время подумать.

Вебер заставил себя смотреть Аланду в глаза, лицо Аланд делал строгое, но в глубине его глаз было что-то еще, и оно куда важнее, понять бы что.