Что сказал Бенедикто. Часть 3-4

– Какой офицер? Скажи еще, что у нас военный Корпус… У нас самодур-отец, которому доставляет радость нас, великовозрастных детин, строить на плацу. Завтра постою, я вообще комиссован, и он сам это сделал. Я музыкант, а музыканты в половине шестого утра не вскакивают с постели. Мы с тобой венчались – недели не прошло. Я могу просто побыть день с женой? Что там срочного? Война? Конец света?

– Мы два месяца с тобой, вечером ты вернешься, и так будет всегда. Собирайся скорее и поезжай, я не скажу тебе ни слова за весь день, если ты не поедешь.

– Они всегда правы, а я не прав.

– Сейчас ты не прав, и ты бы не злился, если бы сам этого не понимал.

– Змея-Агнес тебе мозги заморочила, она сама прожила всю жизнь в мечтах о своем генерале, видеть-то его начала совсем недавно – и то изредка.

– Неужели ты не чувствуешь, как ты несправедлив к ним?

Вебер оделся, вышел из дома, на лестнице он остановился, подумав, что зря он так заговорил с женой. Как он посмел не проститься? Надо было вернуться, сказать ей, как он ее любит и как для него невыносимо не видеть ее целый день, но все в нем было оскорблено ее потворством им, он не вернулся, сел за руль, подъехал к Корпусу, когда уже шла разминка. На плацу никого, кроме Аланда, не было, все на озере, Аланд определенно дожидался его.

Вебер смотрел в сторону, на душе было тяжело, он чувствовал, что должен вернуться, успокоить жену.

– Господин генерал, я вернусь домой, я должен извиниться перед ней, не знаю, что на меня нашло, я хотел остаться с ней, я не мог уйти, но она не позволила.

– Хорошо, что у тебя умная жена, – после долгой паузы ответил Аланд. – Итак, ты не офицер, это не военный Корпус, ты не обязан вскакивать в половине шестого утра, что еще ты открыл для себя сегодня утром? Что можно с утра надерзить жене, уйти, не попрощавшись, ты не благодарен своей женщине за то, что она ночь напролет всем жаром своей любви говорила тебе о том, как ты ей дорог? Ехать домой теперь я тебе не разрешаю. Я никогда не позволял себе в таком тоне заговорить со своей женой, а мы вместе уже много лет. И то, что ты сказал утром о моей жене, мне тоже очень неприятно.

– Почему ваша жена объясняет моей, как нам жить? Я понимаю, что сказал несправедливость. Я поеду домой.

– Лучше от этого уже не будет, вместо того, чтобы оградить свою женщину от беспокойства, ты заставил ее переживать. Хочешь уйти – уходи совсем.

Вебер повернулся, чтобы идти к воротам.

– На всякий случай, учти, Вебер, хоть ты и уверен, что у нас семейная кухня и здесь только самодур-отец утоляет свои амбиции на великовозрастных сыновьях, но в военном ведомстве мы официальная структура. Пока ты числишься здесь, ты никуда не устроишься.

Аланд пошел к себе, Вебер постоял еще, понимая, что в его интересах уйти до того, как вернутся остальные, он поспешил за Аландом. Аланд молча положил на стол документы, деньги, но на Вебера не смотрел.

Вебер вышел в коридор и снова замер. Как утром дома на лестнице, его уже невыносимо тянуло вернуться, он понимал, что каждый новый его шаг нелепее предыдущего, но и остановиться он не мог. Если бы Аланд хоть слово сказал, а он молчал, не смотрел даже в сторону Вебера. Вебер смотрел в раскрытую дверь, Аланд стоял у окна.

– Что-то еще? – спросил он, не обернувшись.

– Можно я возьму машину? Я верну ее, как только улажу дела, так будет быстрее…

– Быстрее у тебя не получится, день такой у тебя, Вебер, ты не прав, а потому ничего не получится, за что бы ты ни взялся.

– Машина все равно будет стоять без дела.

– Много чего на свете стоит без дела, и ты тоже стоишь без дела. Иди, останавливать не буду, как бы ты этого ни хотел, то, что ты делаешь глупость, ты понимаешь сам. Желаю успеха в нелегком деле. День будет неудачным не потому, что я тебе этого желаю, у меня нет привычки желать кому-то зла. Это только ты направо и налево даришь такие пожелания и удивляешься, что они все к тебе возвращаются бумерангом. Может, тебе хватит собственных пожеланий и пора остановиться?

– Господин генерал, я хочу сам строить свою семью. Я имею на это право.

– Пока ты не строишь, а разрушаешь ее, твои глупости на начальных шагах прорастут потом там, где ты и ждать не будешь. У Вильгельма все хорошо, я рад за него. Ты почувствовал утром, что не можешь уйти из дома? Тогда почему ты не разобрался внимательно в своем чувстве, а пошел посыпать проклятьями все, что тебе на самом деле дорого? Почему ты проснулся и не спросил свою жену, все ли у нее хорошо? Ты оставил ее предположительно на день, и ты ни о чем не побеспокоился. Беременность не болезнь, но твоя жена впервые переживает это состояние, и ты обязан с ней делить ее тревоги, сомнения, не говорю о том, что ты обязан всегда знать о ее самочувствии.

– Она не жаловалась.