Что сказал бы Генри Миллер...

И тут она сыграла свою роль. Она много об этом думала, сказала девушка, и решила, что они друг другу не подходят. Она молода, ходит в университет, перед ней открываются «прекрасные служебные перспективы». Она выдавала ему одно затертое клише за другим, причем все это было произнесено новым тоном девушки, обреченной идти по пути жизненного успеха. Джеси и раньше подмечал у нее такие интонации, но теперь у него уже не возникало желание ее за это придушить — теперь он начал ее бояться.

— Ты пожалеешь об этом, Хлоя, — сказал он.

— Может быть, — беззаботно проговорила она.

— Если это так, можешь считать, что меня в твоей жизни нет.

Рассказав об этом разговоре, Джеси добавил:

— И знаешь, пап, что она мне ответила? Она мне сказала: «Пока, Джеси». При этом она произнесла мое имя очень мягко, даже нежно. У меня сердце разрывалось, когда она произнесла это «Пока, Джеси».

Приятель сына Джоэл пришел позже вечером, когда кончилась его смена на кухне. Джеси обо всем ему рассказал.

— Правда? — Джоэл покачал головой.

Он слушал Джеси минут десять, прилаживая новые струны к гитаре, а потом, как показалось сыну, потерял к этой истории всякий интерес и перевел разговор в другое русло.

— Ты смог хоть немного поспать? — спросил я.

— Да, — ответил Джеси. В тоне его ответа прозвучало удивление моим вопросом.

Мне показалось, что сыну от меня было что-то нужно, но я прекрасно понимал, что ничем ему помочь не могу, разве что сказать несколько общих фраз о том, как отделаться от того яда, который скапливался в его существе на протяжении последних двух суток. Понимая, как банально и бессмысленно это звучит, я сказал Джеси:

— Мне бы очень хотелось тебе помочь.

Потом я что-то ему говорил. Точно вспомнить, что он мне отвечал, я сейчас не берусь, мы просто говорили, говорили и говорили.

— Может быть, тебе лучше вернуться домой? — предложил я.

— Не знаю.

— Хочешь, я дам тебе один совет?

— Конечно.

— Не позволяй себе уйти в загул — не пей и не вздумай баловаться наркотиками. Выпей пару бутылок пива. Я знаю, как тебе сейчас тяжело, но если ты уйдешь в загул, то как-нибудь утром тебе покажется, что ты попал в ад.

— Мне и так кажется, что я уже там, — произнес Джеси с горькой усмешкой.

— Можешь мне поверить, — сказал я, — это еще далеко не предел.

— Надеюсь, ты меня еще любишь.

— Конечно, люблю.

Пауза.

— Как тебе кажется, она уже нашла себе нового парня?

— Понятия не имею, мой дорогой. Хотя, не думаю.

— Почему?

— Что почему?

— Почему ты считаешь, что она себе еще никого не нашла?

— Мне кажется, это было бы слишком быстро, вот и все.

— Парни все время вьются вокруг нее как пчелы.

— Это вовсе не то же самое, что водить их к себе домой.

Я с сожалением подумал о сказанных словах, едва они сорвались у меня с языка. Они вполне могли дать толчок его воображению. Но, к счастью, у Джеси в голове роились уже другие мысли.

— Знаешь, чего я боюсь? — спросил он.

— Да, знаю.

— Да нет, — попытался возразить он, — чего я на самом деле боюсь.

— Чего?

— Я боюсь, что она будет спать с Морганом.

— Не думаю, что это произойдет, — попытался я успокоить сына.

— Почему бы и нет?

— У нее с ним вроде все уже кончено.

— Меня бы это волновало гораздо меньше, если бы это случилось с кем-нибудь другим.

Я ничего Джеси на это не сказал.

— Но меня просто жуть берет при мысли о том, что это произойдет с ним.

Последовала долгая пауза. Я ясно представил сына в тот момент в загородном доме около пустого озера, окруженного голыми деревьями леса, где каркают вороны.

— Наверное, тебе было бы лучше вернуться домой.

И снова долгая раздумчивая пауза, во время которой я чувствовал, как Джеси представляет себе всякие тягостные сцены.

— Мы можем еще немного с тобой поговорить?

— Конечно, — ответил я, — у меня впереди целый день.

Иногда, когда поздно ночью раздается телефонный звонок, я пару секунд соображаю, стоит ли мне снимать трубку. Я задумался над тем, стал бы я поступать подобным образом, когда моего сына терзают такие мучения. Порой мне кажется, что ночью на звонки отвечать не надо. Пусть лучше утром перезвонят. Но тут я вспомнил Полу Муре, череду мутных зимних рассветов, когда я просыпался слишком рано, а впереди маячил долгий кошмарный день.

— Помнишь, ты однажды сказал мне, что временами Хлоя тебя утомляет? — напомнил я Джеси однажды вечером, когда мы говорили по телефону.

— Я задал тебе такой вопрос?

— Ты сказал тогда, что боишься с ней путешествовать, потому что она может надоесть тебе в самолете. Ты еще тогда говорил, что иногда во время разговора отводишь трубку дальше от уха, потому что не можешь больше слушать, как Хлоя беспрестанно щебечет о карьере.

— Я ничего такого даже не помню.

— У тебя к ней возникали именно такие чувства — вот в чем все дело.

После долгой паузы сын спросил:

— Ты считаешь, что это ребячество — обсуждать такие вещи с отцом? Но с друзьями я об этом говорить не могу. Они несут всякую чушь, причем сами этого часто не понимают, но я боюсь, что они по глупости сморозят что-нибудь такое, что меня и вправду заденет. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Конечно, понимаю.