Что сказал бы Генри Миллер...

Домой он ночевать не вернулся. На следующее утро я выслушал сообщение Джеси на автоответчике, причем голос сына звучал по-взрослому, как-то очень мужественно. Снег белым ковром устилал наш дворик, солнце поднималось по небу. Позже — уже после обеда — Джеси вернулся и кратко, но толково изложил события прошедшей ночи. Он действительно пошел на ту вечеринку. Пришел туда, когда веселье уже было в разгаре, с другими ребятами в бейсбольных кепках, футболках с короткими рукавами, как будто сшитых на слонов, и в свитерах с капюшонами. Она тоже там была, в полной людей, прокуренной гостиной, где оглушительно звучала музыка. Они перекинулись лишь парой слов, и она шепнула ему на ухо: «Если будешь на меня так смотреть, мне придется тебя поцеловать». (Господи, где они успели набраться таких выражений? Или накануне своих вечеринок они дома читают Толстого?)

После этого мой парень, конечно, разомлел (так и должно было случиться). Оба они остались на вечеринке. Вдруг им никуда не надо было торопиться. Странно, но факт: эти последние месяцы им как будто во сне привиделись, как будто между ними вообще никаких размолвок не было. (Но ведь на самом-то деле что было, то было, и разговор об этом им еще только предстоял.) А пока они как будто неспешно катились с пологого холма на велосипеде без тормозов. И не было такой силы, которая могла бы остановить этот спуск, даже если бы кому-нибудь этого очень захотелось.

Когда я вспоминаю теперь о киноклубе, мне кажется, что именно в ту ночь его существование стало клониться к закату. Именно тогда начался новый отсчет времени, открывший следующую главу в жизни Джеси. Тогда об этом, конечно, никто не думал. Тогда было такое ощущение, что все как обычно идет своим чередом, словно уладилась какая-то очередная неурядица, все благополучно утряслось и можно опять возвращаться к киноклубу. Ну и слава богу.

Но даже сейчас, когда я пишу эти слова, меня не покидает мысль о том, что их надо выбирать осмотрительно и продуманно. Вспоминаю последнее интервью, которое я взял у Дэвида Кроненберга, сделав мрачноватое замечание о том, что воспитание детей чем-то похоже на череду расставаний — сначала с подгузниками, потом с комбинезонами и наконец — с самими детьми. «Вас постоянно покидают прожитые ими детские жизни», — сказал я, но Кроненберг, дети которого уже стали взрослыми, перебил меня вопросом: «Да, но разве на самом деле сами они когда-нибудь от нас уходят?»

Несколько дней спустя произошло нечто невообразимое: Джеси пригласил меня на концерт, в котором принимал участие. Он играл в том самом угловом клубе, где однажды состоялось выступление «Роллинг Стоунз», после которого, как мне кажется, бывшая жена нашего премьер-министра уехала домой с одним из их гитаристов. Это было именно то место, откуда год назад Джеси меня благополучно выпроводил. Иначе говоря, тот набитый битком зал имел для меня поистине историческое значение.

Джеси сказал мне, чтобы я пришел туда около часа ночи, встал у входа и вел себя пристойно, имея в виду, что мне лучше держать отцовские чувства при себе, не допуская по отношению к нему никаких неловких их проявлений, которые хоть в какой-то степени могли поколебать веру случайного наблюдателя в его гетеросексуальную ауру и несгибаемость крутого дворового пацана. Я с готовностью принял условие сына. Тина приглашения не удостоилась; двое взрослых со слезами счастья на глазах — это было бы чересчур. Она с радостью с этим согласилась. Ведь Тина — женщина изящная, даже худая, и мысль о том, чтобы выйти на морозный воздух, где, может быть, придется ночью простоять в очереди минут сорок пять, а с озера Онтарио леденящими порывами при этом будет бить в лицо промозглый ветер, отбивала у нее всякое стремление удовлетворить даже самое жгучее любопытство.

Так вот, примерно в половине первого я вышел из дому на скользкий тротуар и отправился в путь через парк. По пустынной улице я шел по китайскому кварталу под звуки, доносившиеся время от времени из тени: шуршали кошки, искавшие себе в мусорных баках пропитание. Когда я повернул за угол, ветер, дувший в спину, гонял мне по телу мурашки, пока я не дошел до входной двери в «Эль Мокамбо». У клуба, как мне показалось, на морозе топталась все та же группа куривших парней, что и в прошлый раз. Они так же ругались, смеялись, дыхание их клубилось рядом с лицами облачками из мультфильмов. Джеси поспешил мне навстречу.

— Пап, боюсь, тебе туда нельзя, — сказал он, почти ударившись в панику.

— Почему нельзя?

— Там не очень подходящая обстановка.

— Что ты хочешь этим сказать? — не очень понял я.

— Там совсем немного народа. Предыдущая группа выступала слишком долго, поэтому люди стали расходиться…

Это было чересчур.

— Ты выдернул меня из теплой постели посреди холодной ночи. Я оделся и притащился сюда. Теперь час ночи. Я ждал твоего выступления несколько дней, а теперь ты мне заявляешь, что мне туда нельзя?