Что сказал Фараон?

– О то ж! Он тут мне про свои похождения рассказывал – будь здоров! И даже в коридоре к Александре Гавриловне приставал. Я думала, что он с ней поцапается, она же Миксербрекер, ан нет: первое, что он спросил, не еврейка ли она. Узнал, что так оно и есть, вздохнул и говорит: «А какая мне разница? То ж для идейности – а то ж для ладных соглашений. Еврейки-то – бабенки страстные». А потом – сразу к делу: «Сегодня я не могу, у меня моча не держится, а вот у Марины-то полечусь, поправлюсь – и где-то через недельку мы с тобой побалуемся. У меня-то есть еще порох в пороховницах и дом – полная чаша. Но замуж я тебя не возьму – отравишь еще, а богатство себе заберешь. Нэт! Я уж лучше со своим нажитым сам в могилу ляжу, чем его хоть родному сыну подпишу!»

– А Миксербрекер что, согласилась?

– Не-а. Она тоже частично по отцу хохлушкой оказалась и отшила: «Геть, – говорит, – до витру, злыдень писюкатый!» Дед Моисей от неожиданности в четвертый раз проглотил один и тот же зубной протез, поэтому сразу замолчал до конца моего сеанса. А когда вылечился, потратил оставшиеся миллионы на тридцать два натуральных имплантанта стоматологического материала, а жилплощадь поменял на место в доме престарелых в широтах с добрым климатом – чтобы потомки не зарились на его наследство.

– М.Г.! А ведь, насколько мне известно, ты сама не лишена хохляцких кровей, за что ж ты так бедного дедушку Нового Моисея поливаешь?

– Глупая ты, Олька, и сколько раз я тебе уже об этом говорила. Да как же я могу его поливать, если у меня самой такая же «упэртость», без которой я бы ни на шаг в науке не продвинулась. Не знаю я, как там насчет евреев и арийцев, но хохлы – и самая древняя, и самая стойкая нация, потому что мне так подсказывает моя трансцендентная интуиция. Сколько во мне кровей не намешано, а все равно упрямства не перешибешь и сало больше всего на свете обожаю. После Котика, конечно.

Глава 4.

Странно, почему для людей так важно, к какой национальности кого отнести? И кто такие русские в самом деле? Я так и не могу понять, кого можно причислить к русскому человеку. Марина Бердс – гремучая смесь, даже говорить страшно, ее Котик – типичный татарин, я – у меня одна бабушка полька, другая из Западной Украины, третья… Да, о чем это я… Так кто же русский? Потомок араба Петра Великого Пушкин? Какая разница, в конце-то концов, кого любить?! Я бы вышла замуж хоть за хохла, хоть за еврея, хоть за чукчу, хоть за египтянина, в конце концов – лишь бы человек хороший был. Даже не в этом дело! Пусть он будет даже совсем плохим человеком – ЛИШЬ БЫ Я ЕГО ЛЮБИЛА! И даже необязательно, чтобы он меня любил, моей любви хватило бы на двоих. Ведь даже Марина Бердс, это ледышка, эта железка, деревяшка, не человек, а памятник – она же не живет, а только работает, даже, когда ест, но она ЛЮБИТ! И, мне кажется, только поэтому она способна познать то, что скрыто от всех других. Какому же богу молиться, какие заклинания читать, чтобы проснуться от этой глухой спячки никому не нужной женщины, которая одинока потому, что ей некому отдать свою любовь?!

– Да Купидону, конечно, – встряло мое Воображение голосом М.Г. – Чего расселась, поганое настроение культивировать? А ну-ка, собирайся! Сама не можешь себя организовать, кроме как на какую-нибудь бесцельную глупость в роде всяких сомнительных сект культуризма – так послушай умного создания, то есть меня.

– Да уж, я как-то тебя послушала и сходила в дурдом на день открытых дверей. До сих пор во сне снится их психологические «марафоны».

– Ну и что из этого вышло плохого? А повеселились-то как! Собирайся, я тебе говорю, собирайся! Иди к Маринке – чую, там что-то интересненькое назревает. Смотайся с ней на халявку до послезавтра в Новый Афон, пусть она там тебе попоет – а потом видно будет. В любом случае, развеешься, а то гляди, кого и приманишь.

– Фу, какие пошлости ты говоришь!

– Это не пошлости, это жизнь. Давай-давай, в Черном море задарма покупаешься, чего тебе в эти выходные делать еще? А за Валентина не беспокойся: чтоб дорога безопасна была, Маринка позаботится.

А что, может, и правда? Но как-то несерьезно вроде получается, без сборов, раз – и поехали…

– Алло, Марин, это я, Оля. Ну, вы еще не уехали? А не раздумали? Меня ждете? Ну, вы даете. Откуда такая уверенность, что я поеду с вами?

– А куда ты, милка моя, денешься, если мы с Валентином тебе вчера весь вечер установки делали? В общем, так: Зинка не едет, и это хорошо – в машине дышать легче будет. Едем втроем. Нам уже дорога хорошо знакома, так что не робей. Через два часа мы за тобой забегаем. Возьми купальник и чуть-чуть покушать. Я уже пару сумок собрала, но этого, конечно, недостаточно.

Воображение прилипло к окну – не отскоблить. Как я давно никуда не ездила, кроме как в Москву к своим коллегам-психологам.