Что сказал табачник с Табачной улицы. Киносценарии

Расположился Сережа у дощатого сплошного забора на бревнышке, палку на видное место положил, рядом портфель, на газетке иголочки — подарок ефрейтора, и цена чернилами сказочная, хрен кто купит. Входит в задачу, чтоб не купили.

Сидит Сережа, играет на губной гармошечке. Если человек, по мнению Сережи, заслуживает внимания, ему можно и портфель приоткрыть. Вот подошел один деловой такой. Трофейными часами интересуется. Приоткрыл Сережа портфель, «пушка» делового не интересует.

— Там у вас лодочки, — говорит, — туфли…

— Неужели? — удивляется Сережа. — Как это они туда попали? — И портфельчик на замок.

Или вот. Шлеп-шлеп по луже валенки в калошах пробежали, калоши красные, высокие, румынские. Туда пробежали, обратно пробежали, остановились. Покашляло над калошами, сплюнуло. Хороший инструмент — гармошечка: можно в небо смотреть, можно в землю — не рояль. Этот, в калошах, — одноглазый, тоже отвоевался. Под мышкой курица.

— Дрезден или польская? — это он про гармошку. — Три сотни — и разбежались… Эмаль битая?

— Сам ты битый. Не продается…

— Быстрее думай, — не сдается мужик, — я здесь с бабой… У бабы-то два глаза, увидит — не даст купить…

Ну нахал, сам присаживается, сам портфель открывает и сам же плюется.

— Это себе оставьте… Чего-о вез? Тьфу! — и исчез.

Красный кирпичный недостроенный рынок углом вдается в «толчок», как нос огромного парохода. В глубоких заколоченных его арках темно, как в шлюзах.

Рядом старуха, продает летчицкие унты, готовальню и глобус. Стучит, стучит по унтам варежкой.

Подошла рыженькая в ватнике, показывает мальчику глобус. Крутятся над затрушенной сенцом лужей синие океаны, желтая Африка…

— Фантастично, молодой человек, — говорит Сереже старуха в очках. — Когда Леонид сгорел, я не могла приблизиться к его письменному столу… В ящике аттестат лежал, так я его не отоварила. А сейчас жду — может, вот его унты купят или готовальню… Да еще по унтам похлопываю: «Купите, купите, обратите внимание»… Как там у Маши в билетике — «Горе успокоится, боль утихнет»… — голос у старухи делается пронзительным и неприятным.

К горю и боли привыкают… Существует инстинкт выживания…

— А вот мы не продаем, — дергает рыженькая носом, — а нам тоже жиров хочется.

Губы у старухи начинают трястись.

«Хочу любить, хочу всегда любить», — играет вдалеке пластинка.

— Вот именно, — говорит чей-то голос.

Сережа берет портфель и идет вдоль забора. А вон Вовка Перепетуй лампочку продает, где-то свинтил.

Купил Сережа пирожок с картошкой и обратно к своему бревнышку.

Старуха в очках глобус тряпочкой протирает и что-то шепчет, шепчет.

Только Сережа сел, здрасьте, пожалуйста: одноглазый в румынских калошах прибыл, без курицы, и нос разбит. На месте не стоит, приплясывает, характер такой забавный, сто движений в одну минуту и все с улыбочкой.

— Видал нас? — и сам смеется. — И яйцо в кармане разбил. — И тут же бродячей собаке: — Тузик, Тузик, покушай, — и карман с желтком вывернул.

— А кура где?

— Где, где, баба забрала… Решился, беру твою пушку. Тыща пятьсот и разбежались, притом с портфельчиком…

— Вали отсюда, калоша заграничная.

— Почему? — Мужик все приплясывает.

— Вон Тузика купи за тысячу пятьсот. Ох, у него блох…

— Здесь свое ценообразование, — неожиданно говорит мужик и садится рядом на корточки. — Тебе мой нос ни о чем не намекает?

И на корточках сидит — все равно успокоиться не может:

— Дают — бери, а бьют — беги. Знаешь?

Сережа смеется, только все внутри дрожать начинает. Берет у мужика деньги, начинает считать.

— Это кто ж тебе про тыщу пятьсот сказал?

— Люди, народ то есть…

— Ах, люди? А пушка — соседа попугать?..

— He-а, кабаны огород подрыли…

— Ах, кабаны. — Сережа прячет деньги в карман и молчит.

И мужик попритих, заробел, Сережа это чувствует.

— Так я побежал, — мужик берет портфель за край. — Туфельки заберешь?

— Зовут тебя как? — Сережа локтем придерживает портфель.

— Федя…

— Ах, Федя. Ах ты, Федя, Федя… — Сережа говорит без выражения и еще раз: — Ах ты, Федя.

Старуха связала унты веревочкой, под веревочкой тряпочка, чтобы не протерлись. Готовальню в карман, глобус под мышку, уходить собралась.

— Бабушка, — говорит ей Сережа, — там на выходе старшина-милиционер, так вы пошлите его сюда. Скажите, сотрудник Кружкой спрашивает, только не позабудьте, а то я ноги промочил…

— Что за жизнь, господи, — мужик заплакал. — Отпусти меня, начальник, отпусти…

— Я бы отпустил, да вот про ценообразование узнать охота…

Мужик все плакал, вытирая лицо шапкой.

— Вон моя баба, — как выдохнул он и показал шапкой, — вон идет. Она тебе сейчас вторую ногу отремонтирует.

Костистая высокая тетка действительно шла к ним. Сережа даже успел подумать, где же у нее курица? Но тетка остановилась, и в ту же секунду мужик рванулся, он ввинчивался плечом в толпу, мелькнули высокие калоши, серые валенки — и нету.

Не побежишь с палкой и стрелять не будешь. Портфель краем съехал в лужу, Сережа наклонился его поднять.