Что сказал табачник с Табачной улицы

Нуцал еще подождал, но Хочбар там, в яме, молчал, только кряхтел, устраиваясь, потом там, внизу, звякнула миска. Отходя от ямы, нуцал поскользнулся — ночной мороз схватил разлитый кипяток — и упал бы, если бы не Магома. Магоме нуцал велел поставить у ямы пятерых нукеров и самому не спать и следить, чтобы оба сына, мало ли что, не покидали дома и не приближались к яме.

Поздней ночью нуцал вышел на крыльцо, нукеры в теплых, припорошенных снегом шубах, похожие на копны сена, дремали вокруг ямы, в морозном небе мигали звезды, над ямой стоял парок, там пронзительно и тревожно играла скрипка, и тоскливым воем ей из-за стены отвечала цепная собака.

Утром, выезжая из Хунзаха во дворе нуцальского дворца, Хочбар взял рог с бузой и сказал так, как говорил его отец, а перед отцом дед. Так и начал.

— Я скажу то, что любил петь и говорить мой отец, а перед отцом дед, — и, пока говорил, играл на латаной своей скрипке, — пусть будет хорошо — хорошим, пусть плохо будет всем плохим, пусть час рожденья проклиная, скрипя зубами в маяте, все подлецы и негодяи умрут от боли в животе. Пусть кара подлеца достанет и в сакле и среди дворца, чтоб не осталось в Дагестане ни труса больше, ни лжеца.

На Хунзах сел туман, и скрипка Хочбара пронзительно звенела в этом тумане. Свадебный фаэтон был украшен лентами, и ленты уже успели отсыреть, как и скатерть накрытого во дворе стола. На крышах аула было полно народу, служанки в темном сидели в фаэтоне с угрюмыми и скорбными лицами. Саадат гладила по щекам Кикава. Когда она пошла к фаэтону и уже садилась на него, Кикав полез за ней, старая ханша с необычайным проворством перехватила его, но он уцепился за ленту, лента лопнула и ханша с мальчиком упали. Нуцал громко приказал, чтоб они ушли. То, что не то пел, не то кричал Хочбар, пугало нуцала непонятностью, он ловил себя на мысли, скорее бы все уже кончилось, и, как только Хочбар допил бузу, он махнул рукой, и музыканты заиграли.

Нукеры стали стрелять из ружей. Залаяли собаки, Хочбар встал и повел лошадь в поводу. За ним заскрипел фаэтон, волы потянули повозки с приданым. Музыканты, играя, шли следом, девушки снизу от ручья по знаку нуцала понесли полные кувшины навстречу процессии, из дома вырвался Кикав-Омар, его опять схватили, женщины на ходу подвязали оборванную ленту.

На выезде из аула дорогу пересекла собачья свадьба. Нукер выстрелил в крупную пятнистую суку из лука, она с визгом побежала, таща в загривке стрелу, ошалевшие кобели, не отставая, бросились за ней.

Оркестр дудел из последних сил, на том месте, где еще недавно гидатлинцы снимали сторожей, Хочбар прыгнул в седло. Внизу гремела река, и Хочбар и фаэтон с лентами двинулись навстречу этому грохоту, оставляя провожающих и аул. Когда Саадат обернулась, она увидела дома и всадников, торчащими из тумана. Дальше дорога пошла вверх, и впереди Саадат видела тяжелую мощную спину, потом туман кончился, из-за гор вдруг стало возникать солнце, будто садясь на хочбаровскую сырую папаху и длинный ствол кремневки.

Хочбар придержал лошадь, и только тут Саадат близко увидела, что лицо у него тяжелое, землистое и один глаз почти заплыл. Второй глаз смотрел спокойно и дружелюбно.

Лица у служанок были бледные, застывшие. Зазу мучила икота.

Неожиданно в не закрытом синяком глазу Хочбара возник интерес, и он долго, как бы удивляясь, глядел этим глазом на Саадат, потом резко свесился набок, так что голова его оказалась внутри фаэтона, Саадат показалось, что от головы несет жаром, и сунул под нос икающей Зазе голову змеи, та завизжала, но это была не змея — кончик плетки. Хочбар же засмеялся, выпрямился и выехал вперед. Саадат казалось, что жар от головы Хочбара так и остался в открытом фаэтоне, она незаметно понюхала воздух, но пахло сырой буркой. Заза больше не икала.

Хочбар ехал впереди, неправдоподобно огромные плечи покачивались, и солнце опять сидело то на одном его ухе, то на другом, то закрывалось переломленной папахой.

Потом Саадат показалось, что параллельно с ними по плоской вершине горы едут всадники, но дорога повернула, солнце стало светить со стороны этих всадников, и они пропали, будто растворились в лучах. То ли были, то ли не были.

Днем над Хунзахом, прижимая туман к земле, пошел мелкий дождь. Ребо и ученик выехали на пустырь за дворцом, чтобы показать нукерам, главное же нуцалу, стрельбу из немецких пятиствольных пистолетов, но ни нуцал, ни даже Башир не пришли. Седельные сумки с зарядами были тяжелые. Кривоногий нукер только улыбался и не желал заряжать стволы. Стоять под дождем и ждать, выйдет ли нуцал, было холодно и унизительно.

Дворец отсюда глядел слепыми в дожде окнами, и крыши, где еще так недавно было множество народу, были пусты.