Что скрывает Эдем

– Мама, как ты можешь так говорить? – взвилась Мила. – Ты же лучше меня знаешь, что, как прежде, уже не будет никогда! Никогда! Понимаешь?! – заорала сестренка как раненый зверь и, оттолкнув маму, убежала.

Что-то тяжелое, металлическое с глухим лязганьем рухнуло на пол, покатилось… Хлопнула дверь.

«Мила! Стой!», – крикнула я изо всех сил, но из горла вырвался лишь сдавленный тихий хрип.

Мама его не услышала. Отошла в сторонку, наклонилась, чтобы поднять то, что упало, и… разрыдалась. Это было так непривычно, так не похоже на нее, что напугало сильнее, чем немота, боль и неподвижность.

«Мама!» – прокричала я и попыталась подняться, кинуться к ней, но не смогла даже пальцем пошевелить. Тело не подчинялось. Совсем.

«Карина, ты меня слышишь?» – долетел до меня встревоженный голос Шона.

«Господи, Шон, что происходит? Ты где?!» – испуганно затараторила я.

«Не бойся, я рядом. С тобой. Я тебе помогу. Но у нас мало времени, – произнес он жестко, решительно, хотя и с тревожными интонациями. – Ты потеряла сознание во время презентации. Твоя душа отделилась от тела, и если сейчас не вернешься назад, ты умрешь».

«Шон, я ничего не понимаю… Здесь мама, Мила… Мои родные. Они плачут, я им кричу, но они меня не слышат. А еще у меня все тело ноет, и я пытаюсь к ним подойти, но не могу».

«Карина, это все не важно. В том мире ты умерла. Этого не изменишь. Отпусти родных. У тебя теперь другая, новая жизнь…»

На глаза навернулись слезы, а очертания окружающей обстановки, и без того смазанные, поплыли…

Мама подошла ближе, и мне наконец удалось ее разглядеть. Она была расстроенная, осунувшаяся. Не осталось ни намека на прежнюю гордую осанку… Господи, как она похудела!

«Мама», – жалобно прошептала я и попыталась до нее дотянуться, но все без толку.

«Карина, перестань! – рявкнул у меня в голове голос Шона. – Отпусти родных и вернись ко мне! Пока не стало слишком поздно!»

«Шон, подожди… Ты не понимаешь… Мама так близко… Мне кажется, если я постараюсь, то смогу ей сказать, что у меня все хорошо, что она не должна за меня волноваться».

«Карина, счет идет на секунды! Если ты здесь задержишься, твой мозг может умереть! Твоя семья осталась в прошлом. Сейчас ты живешь в Эдеме, работаешь в Пантеоне и встречаешься со мной. Вспомни, как мы летали на драконе, как танцевали на балу… Как я водил тебя в кино, а потом целовал… Ты нужна мне, Мандариновая девочка, слышишь? Не смей меня оставлять!» – прокричал он так же отчаянно, как я звала родных, и это все изменило.

«Хорошо, – прошептала я обреченно. Мысль, что придется снова покинуть близких, казалась невыносимой, но решение было принято. – Что надо делать?»

«Иди на мой голос. Думай обо мне. О том, что связано с Эдемом».

Шон говорил, и я ощущала, как удаляюсь от мамы, от Милы и от всего, что было так дорого мне в прошлой жизни.

«Запомни: когда ты очнешься в своем шатре, на тебя накинется твоя же иллюзия. Ты во что бы то ни стало должна вернуть над ней контроль. Это будет сложно, но осуществимо, если ты мгновенно мобилизуешь силы. Не думай ни о чем, просто действуй. Ты сможешь! Я помогу…»

Голос Шона исчез, и я медленно открыла глаза. Голова раскалывалась, тело гудело. Я по-прежнему лежала на боку в своем шатре. Но как же здесь было холодно.

Сквозь распахнутые занавески увидела зрителей на трибунах. Они отошли подальше и были напуганы: прижимали руки к губам, что-то кричали, держали щиты… Лицо Дориан кривилось то ли от боли, то ли от перенапряжения. Жуткие тени Ланы плыли по воздуху, сгущая вокруг нее мрак. Берд, трансформировавшись в волка, встал на четвереньки и, рыча, морща лоб от усилий, двигался ко мне, как в замедленной съемке. Так, будто воздух вокруг шатра уплотнился и превратился в преграду, которую было почти невозможно преодолеть. Ирена едва заметно улыбалась, а Механический человек что-то бормотал, и мне почему-то показалось, что время внутри моей фантазии изменило свой ход. Исказилось, замедлилось, давая шанс для маневра.

Шон неподвижно сидел на крыше Пантеона и потухшим безжизненным взглядом взирал на меня. Его тело и лицо окаменели, и мне захотелось закричать, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Но он говорил, чтобы я не смела ни на что отвлекаться, пока не верну контроль над фантазией. Поэтому, все еще лежа на боку, принялась шептать формулу материализации:

Белый шатер, воздушный, прелестный,
Память хранишь ты о доме чудесном,
О том, что случилось и что происходит,
О том, что дороже всего для души моей стоит…

Внезапно я ощутила, что время ускорилось, вошло в привычный темп, и меня, как и предсказывал Шон, накрыла моя же фантазия. Она давила, сжимала грудную клетку, лишая кислорода, не давая дышать. Скручивала внутренности тугим узлом, туманила рассудок…