Что скрывает прилив

Я понимаю, что он зол, по интонации, с которой произносится мое имя. Он словно ломает это слово: звук «в» очень резкий, а вторая «а» задыхается еще до того, как слетает с его губ. Крошечные волоски у меня на руках невольно встают дыбом. От страха резко холодеет в желудке. Когда он так проговаривает мое имя, оно становится похоже на сердитый рык в темноте, который прямо намекает на то, что нужно бежать и прятаться. Или хотя бы вести себя осторожно.

Что же мне делать? Я тяжело вздыхаю.

– Подожди минутку, па.

Демонстративно вывожу последние три слова в предложении и спокойно кладу перо. И только потом отворачиваюсь от письменного стола и обращаю на него свой взгляд.

Потому что есть пятое правило, самое важное из всех.

Не подавай виду, что тебе что-то известно.

Хочешь выжить – стань умнее его. Если бы я шла на поводу у своих инстинктов, если бы убегала, когда он входит в комнату, вздрагивала всякий раз, когда он берет в руки нож, или молоток, или ружье, он бы понял, что что-то не так. Начал бы задавать вопросы, волноваться, и тогда мне пришлось бы беспокоиться по-настоящему. А последнее, что тебе нужно, – это заставлять убийцу нервничать. Фокус в том, что необходимо сохранять самообладание и вести себя так, словно все в порядке. И поэтому я не съеживаюсь от страха, а реагирую так, как отреагировал бы любой шестнадцатилетний подросток, если бы в его комнату внезапно зашел отец.

– Что случилось? – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал скучающе, даже немного раздраженно.

Я довольна собой, но, когда встречаюсь с ним взглядом, это чувство исчезает. Он совершенно точно мной не доволен.

Я выдавливаю улыбку. Он не улыбается в ответ. Ох, черт. Отец стоит, заслоняя собой проход и пригибая голову, чтобы не удариться о дверной косяк. А я пытаюсь свыкнуться с мыслью, что он перекрыл единственный выход. Он настоящий гигант. Когда я была совсем еще крохой, то помещалась у него на ладонях. Он наклонялся вперед, приподнимал за руки и качал меня взад и вперед между ног, и я никогда даже близко не доставала до земли. Я не унаследовала его рост, но мне достались темные кудри, похожие на гнездо, и угольно-черные глаза – характерные признаки представителей семьи Дуглас. Сейчас глаза моего отца непроницаемы, холодны и бездонны, как вода в озере и, встретившись с ними, я изо всех сил стараюсь не вздрогнуть.

– Ты проверила сети? – спрашивает он.

– Да.

– Все?

Я киваю, а мой взгляд падает на охапку лохмотьев в его правой руке. Нет. Не лохмотьев. Остатков сети. О, дьявол. Вот в чем дело: я проверила не все сети. Один-единственный раз решила не идти к самой дальней, что стоит у горы на севере, чтобы вернуться и закончить переписывать текст. В свою защиту могу сказать, что последние три года я исправно проверяла эту сеть дважды в неделю. В нее никогда ничего не попадало – ни одной крошечной рыбешки – и ее ни разу не требовалось чинить. До сегодняшнего дня.

– Альва?

В продолжение вранья смысла нет, однако это меня не останавливает.

– Я забыла. На прошлой неделе она была в порядке, – оправдываюсь, поднимаясь со стула, и мой пульс тут же учащается.

В ответ он разворачивает сеть, и я вздрагиваю, когда вижу размер дыр, которые в ней образовались. Семь лет я училась чинить сети и достигла высот в этом деле, но во всей Ормсколе не найдется столько бечевки, чтобы привести эту в порядок. Я легко пролезла бы в одно из отверстий.

Отец яростно глядит на меня сквозь сеть, и мне вдруг кажется, что он пойман. Потом я понимаю, что с его ракурса выгляжу добычей я, и у меня пересыхает во рту.

Я отвожу глаза и начинаю разглядывать прорехи, заставляя себя подойти поближе. Удивительно, что у отверстий ровные, не рваные края, словно их не выгрызали зубами, а прорезали. У того, кто это сделал, должно быть, зубы или когти, как бритвы.

– Кто способен на такое? – изумляюсь я, на секунду забывая об осмотрительности и протягивая руку, чтобы дотронуться до аккуратных краев, словно это поможет найти ответ на вопрос. Самые крупные хищники из живущих в озере – это выдры. Но не может быть, чтобы они это сотворили. То же самое касается обитающей тут рыбы. – Волк? Медведь?

Отец тут же качает головой.

– В этих местах больше не водятся медведи. И если бы рядом были волки, мы бы их слышали.

Это правда. Когда волки близко, это сразу понятно.

– Может, луга? Возможно, в сети попал олень, и она полезла за ним?

Я и раньше находила запутавшихся оленей. Это довольно глупые животные. А луги – горные кошки – как раз охотятся у озера, но обычно зимой.

Отец смотрит на сеть, будто ожидая, что та расскажет ему, как пришла в такое состояние.

– Это может быть луга, как думаешь? – спрашиваю я.

– Луга должна умирать с голоду, чтобы спуститься с гор весной, – наконец произносит он. – Или болеть бешенством. Надо расставить несколько ловушек. – И добавляет едким тоном: – В любом случае сеть нужно заменить сегодня.