—
— Соврал.
—
— Нет. Не говорил.
—
— Там птицы.
—
— Я.
—
— Не всех.
—
— Красноголовый манакин. Он живет в Латинской Америке.
—
— Он есть на марках. Мы с папой собираем марки. Марка с манакином была из Эквадора.
—
— Мы с папой не собираем машины. Только птиц. Папа говорит — никогда нельзя распыляться. С людьми, которые распыляются, дела иметь нельзя.
—
— Как папа.
—
— Нет.
—
— Нет.
—
— Валя хорошая, да?
—
— Валя хорошая. Она добрая.
—
— Она мне марку подарила.
—
— Позови ее, пожалуйста.
—
— Почему?
—
— Она была с тобой.
—
— Она была с тобой.
—
— Нет.
—
— Хорошо.
—
— Манакин. Его зовут манакин.
—
Часть первая
Шахрисабз
…Их больше нет. И некому стоять в дверном проеме, за которым чернота.
Чем больше я думаю о них, тем больше думаю о дверном проеме. О черноте. В какой-то момент мысль о ней становится основной. А сама чернота — реальной, но не пугающей. Потому что ничего страшного в ней нет: ни на первый взгляд, ни на второй. Такими черными иногда бывают птичьи крылья. Масляная краска, выдавленная из тюбика (она так и называется — «марс черный»). Сажа — жирная и вязкая на ощупь.
Вязкая — вот оно что. Слово найдено.
Основная характеристика черноты за дверным проемом — вязкость. Среда, уж слишком недружелюбная для кого угодно. Ночные демоны и герои детских кошмаров — не исключение. Им совершенно негде развернуться, они связаны по рукам и ногам, стреножены. Так же слепы, как и те, за кем обычно охотятся. Никаких лабиринтов, никаких тоннелей, ведущих к центру Земли (или в ад, если вдруг проскочишь нужный поворот). Насекомых с жесткими крыльями или ползучих гадов тоже не наблюдается; и запахов — они противопоказаны черноте. Чернота не пугает, но и не успокаивает. Просто существует — отдельной галактикой, Магеллановыми Облаками.