Что скрывал покойник

— Однако на предприятии Кей Томпсон все обстояло по-другому. Не знаю, как ей это удавалось, но она умудрялась держать этих парней в руках. Никто из них не осмеливался ссориться с Кей, — с восхищением заключила Руфь. — Энди Зелински со временем стал бригадиром. Он был прирожденным лидером. Джейн влюбилась в него, хотя, должна признаться, почти все мы сходили по нему с ума. Эти его здоровенные ручищи и обветренное лицо… — Гамаш почувствовал, что сейчас она не видит его; мыслями Руфь унеслась в далекое прошлое. — Он был крупным мужчиной, но при этом нежным. Нет, не так, это неподходящее слово. Порядочным, вот. Он мог быть жестким, даже жестоким иногда. Но не злобным. И еще он был чистым. Он него пахло мылом «Айвори». Он приходил в город вместе с другими лесорубами с лесопилки Томпсон, и они отличались от прочих тем, что от них не воняло протухшим медвежьим жиром. Кей, должно быть, драила их щелоком.

Гамаш подумал о том, что как же низко была опущена планка, если для того, чтобы понравиться женщине, мужчина всего лишь не должен был пахнуть медвежьим жиром.

— И вот на танцах в честь открытия окружной ярмарки Энди выбрал Джейн. — Руфь умолкла, погрузившись в воспоминания. — Все равно не понимаю, — призналась она. — Я хочу сказать, Джейн была славненькой и все такое. Мы все любили ее. Но, откровенно говоря, она была страшной, как смертный грех. Вылитое пугало.

Руфь громко расхохоталась, так ее развеселил созданный ею образ. Впрочем, она была права. У молоденькой Джейн было вытянутое лицо, которое, казалось, мчится впереди нее, словно тянется за чем-то, длинный нос и скошенный подбородок. Кроме того, она страдала близорукостью, хотя ее родители наотрез отказывались признать, что могли произвести на свет ребенка, который не был совершенством, и посему просто не обращали внимания на ее слабое зрение. Это лишь подчеркивало ее ищущий взгляд, когда она изо всех сил вытягивала шею, пытаясь рассмотреть окружающий мир. У нее вечно было такое выражение лица, словно она хотела спросить: «Это и вправду съедобно?» А еще молодая Джейн была круглолицей и полнощекой. Такой и осталась на всю жизнь.

— По какой-то неведомой причине Андреас Зелински выбрал ее. Они танцевали вдвоем весь вечер. Это надо было видеть. — Голос Руфи стал жестким.

Гамаш попытался представить молодую Джейн, невысокую, чопорную и полненькую, танцующую с огромным мускулистым лесорубом.

— Они полюбили друг друга, но ее родители все узнали и положили этой истории конец. Поднялась изрядная шумиха. Джейн была дочерью главного бухгалтера мукомольни Хедли Миллз. Немыслимо, чтобы она вышла замуж за простого лесоруба.

— Что же случилось? — не мог не спросить он.

Она взглянула на него так, словно удивилась тому, что он еще здесь.

— A-а, Энди умер.

Гамаш вопросительно приподнял брови.

— Успокойтесь, инспектор Клозо, — небрежно обронила Руфь. — Произошел несчастный случай в лесу. На него упало дерево. Куча свидетелей. Такое случается постоянно. Хотя, конечно, тогда ходили романтические сплетни о том, что у него было разбито сердце и он проявил умышленную небрежность. Дерьмо собачье. Я ведь тоже его знала. Она ему нравилась, может быть, он даже любил ее, но уж чокнутым его никак нельзя было назвать. Время от времени всех нас кто-нибудь бросает, но мы ведь не убиваем себя. Нет, это был типичный несчастный случай.

— А что же Джейн?

— Она уехала учиться в колледж. Через пару лет вернулась с дипломом учительницы и стала работать в здешней школе. В пансионате, здание под номером шесть.

На руку Гамаша упала тень, и он поднял голову. Рядом стоял мужчина тридцати с небольшим лет, светловолосый, подтянутый, одетый с той подчеркнутой небрежностью, которая присуща моделям из каталога «Лэндз Энд». Он выглядел усталым, но готовым оказать помощь и содействие.

— Прошу прощения, что заставил вас ждать. Меня зовут Оливье Брюле.

— Арман Гамаш, старший инспектор отдела по расследованию убийств, Сюртэ, Служба общественной безопасности Квебека.

Гамаш не видел этого, но на лице у Руфи проступило изумление. Она явно недооценивала своего собеседника. Оказывается, он большой начальник! А она назвала его «инспектором Клозо», хотя это было единственное оскорбление, которое она смогла припомнить.

После того как Гамаш договорился об обеде для своей бригады, Оливье повернулся к Руфи:

— Как поживаешь? — И осторожно коснулся ее плеча.

Она поморщилась, словно обжегшись.

— Бывало и хуже. Как дела у Габри?

— Не так чтобы очень. Ты ведь знаешь Габри, у него вечно душа нараспашку. — Вообще-то иногда Оливье казалось, что Габри так и родился вывернутым наизнанку.