Что случилось с Гарольдом Смитом?

Я мог бы изложить вам все обстоятельства дела, что происходило до и после, но не в этот конкретный момент. Что я испытал, сидя на скамейке? Странное, необъяснимое чувство, будто прежде я ничего не понимал в этой жизни: бродил в потемках, а потом вдруг вспыхнул свет, и ты увидел форму, и размер, и положение предметов, которые нащупывал в темноте. И теперь можно потрогать эти предметы, взять их с собой, жить с ними.

– ВСЕ ДЕРЬМО! ГОВНО НА ПАЛОЧКЕ!

И я подумал. Точно.

Это шли они. Панки. Кричал один, первый, кого я заметил.

– ВСЕ ДЕРЬМО! – снова выкрикнул он,

и я увидел, что это и есть парень с красным ирокезом.

Я смотрю на эту компанию: вот они проходят мимо и идут дальше.

И тут я вижу ее. Панкушку.

Наверное, в эту самую минуту в голове моей и вспыхнул свет.

Уолтер как-то говорил: «Вдруг увидишь кого-то, и – щелк! Это она. Ноги ватные, в голове бланманже, сердце в груди бух-бух. Вот-вот выскочит на тротуар и начнет танго отплясывать. И понимаешь, что это судьба».

Теперь я знал, как это бывает.

Вот так и бывает.

Девушка задумчиво огляделась, а потом увидела меня на скамейке – и, клянусь, какую-то долю мгновения смотрела мне в глаза. Она остановилась у витрины магазина, обрамленная ее светом: черно-белый портрет. Черные волосы, глаза, губы, одежда. Ее кожа, лицо, руки – белые. Да, она – только одно мгновение – смотрела на меня, а я на нее. Я словно гляделся в зеркало: что видел я там? Рентгеновский снимок себя самого, я видел себя таким, какой я есть, свою суть, увидел в себе то, что не меняется никогда и остается мною вчера, сегодня, завтра, всегда.

1.06. Дом Робинсонов

Темно. Тихо. Дыхание в ночи.

Маргарет тоже не спала. Питер чувствовал, хотя она не шевелилась.

Питер взглянул на электронные часы, что светились в темноте.

00.55. Без пяти час. А ведь он сказал – в одиннадцать. Он взял с нее слово: в одиннадцать.

Ну и. Что же делать? Написать письмо. Пожалуй, неплохая идея. От Люси? Нет. Он напишет от собственного лица. Питер закрыл глаза и принялся сочинять.