Что слышно (сборник)

Теперь нельзя не вернуться к теме скепсиса. И не только моего. Многие говорят: “Ну и что? И чего такого вы этим добились? А чего добьетесь? Вы что, не понимаете, – говорят они, – что «они» понимают только два языка: язык силы и язык денег. А вы тут со своими ленточками и креативными веселыми слоганами да картинками? Это все, конечно, весело и празднично. Но вы этим никого не испугаете”.

А вот это правда, никого не испугаем. Прежде всего потому, что никого пугать и не собираемся. Пугают как раз нас. А мы вот не боимся.

Есть такая приблатненная формула: “Я тебя научу свободу любить”. Понятно, что подразумевается под ней нечто прямо противоположное. Вообще же учить кого-либо любви к свободе не только бесполезно, но и невозможно. А если это и можно сделать, то лишь одним-единственным способом – являя и демонстрируя своим личным творческим и повседневным поведением, каковы бывают свободные люди. Свободу не преподают, ей не учат. Ею заражают. И ею заражается все большее и большее число людей.

А “они” заражают общество собственной агрессивной тупостью, мрачным сопящим напором, несусветной колхозной конспирологией. Они представляют себе общество в виде огромного детского сада для детей с задержками в развитии. И развращают его всеми доступными им способами.

Но мы их победим. Внутренней свободой, веселостью, творческой энергией, уроками самоуважения и уважения взаимного.

“Это все понятно”, – говорят многие, особенно твердые сторонники хирургической концепции участия в историческом процессе. “Это понятно, – говорят они, – но у нас тут что – политика или перформанс? Зачем же серьезное дело превращать в балаган?”

Конечно же политика, ответил бы я. Просто теперь это и есть политика. А насчет балагана… Что же, по-моему, именно балаган – это то, что нам и нужно. Если перефразировать широко известный тезис о том, что мир спасется красотой, то можно сказать, что мир спасется бахтинским карнавалом, интеллектуальной мистерией, балаганом. Вспомните-ка книжку, любимую многими из нас в детстве, – “Трех Толстяков”. Кто играл и сыграл там главную роль в сокрушении постылых Толстяков? Вспомнили? Ага, это были артисты. Причем цирковые. Балаган, одним словом.

Путин, конечно же, проскочил в дамки. Но это, в сущности, ерунда. Он там, в своих “дамках”, окажется в обескураживающем одиночестве. У него, конечно, останутся, покуда не развалятся окончательно, армия, флот и, естественно, одна из самых преступных, а потому и принципиально нереформируемых организаций ХХ века, выходцем из которой и выучеником которой является он сам. А также куча жадной, ненадежной, туповатой и вороватой дворни с бегающими глазами. Это уж точно не балаган. Куда им до балагана, если они ни ступить, ни молвить не умеют.

И пусть они живут в своей интеллектуальной резервации. Пусть они свозят на стадионы толпы оптового электората, неумело изображающего всенародную любовь. Не знаю, верит ли в эту самую любовь он сам. Если так, то мне это сильно напоминает старый анекдот о том, как две моли ведут светский разговор в платяном шкафу. Одна другой говорит: “Ты, знаешь, оказывается, люди меня необычайно любят и уважают”. – “Почему ты так решила?” – спрашивает вторая. “Ну как почему! Я буквально вчера провела целый вечер в обществе людей. Так меня там так приветствовали! Мне так аплодировали!”

И мы их все равно победим, я не сомневаюсь. Причем с помощью балагана. Победим, побеждая и веселя самих себя. Я в этом уверен, несмотря на некоторые представления об отечественной истории и на то, что я все-таки скептик.

Ну такой уж я, видимо, неправильный и непоследовательный скептик. Но уж какой есть.

В детском мире

В музыкантской среде в качестве объектов для шуток, не всегда добродушных, чаще всего принято почему-то выбирать духовиков и альтистов. Иногда, впрочем, анекдотическим персонажем может быть даже и дирижер. Бывают и вокалисты. И ударники. Среди прочих я слышал и такой анекдот, по-моему довольно забавный. Как раз про ударника.

Сидит, значит, такой барабанщик у себя дома в окружении разных ударных инструментов и репетирует. Репетирует азартно и вдохновенно. Вдруг в комнату входит его малолетний сынишка. “Чего тебе, сынок? – недовольно спрашивает папаша. – Ты разве не видишь, что папа занимается?” – “Пап, я только хочу спросить одну вещь”. – “Ну давай, только по-быстрому!” – “Пап, ты, когда вырастешь, кем хочешь стать?”

Это в качестве эпиграфа.

Я очень люблю употреблять эпитет “взрослый” по отношению к тексту, к высказыванию, к художественному жесту, к поступку. Мне кажется, что в сложившейся на сегодня социально-культурной ситуации взрослость – явление редкое, а потому и особенно ценное.

Под взрослостью я понимаю прежде всего ответственность, отношение к сложному, непонятному, чужому как к задаче, требующей решения. Взрослость – это ясное осознание того, что если ты, допустим, треснулся башкой о дверной косяк, то виноват в этом, скорее всего, не косяк.

Взрослых людей, повторяю, увы, не так много. Взрослых обществ – тоже.