Что такое анафема

Но философия оборотного, лже-Толстого отвергает чаяние будущей лучшей жизни. Для лже-Толстого мир осеняет не благой Промысл, но злой рок в союзе с паразитами жизни. Жизнь есть борьба зла с разумом. Бог – не правитель вселенной, но простой здравый смысл, слабый пособник человеку против преобладающей силы зла. Это нечто вроде мрачного буддизма, смягчаемого фантазией. Будущая жизнь – тоже изобретение паразитов, одуряющий напиток для рабочего класса людей.

Лже-Толстой, вынуждаясь искать себе опоры в Евангелии, прибегает к тактике самого странного свойства для устранения из Евангелия всяких обетований будущей жизни.

В Евангелии от Матфея Иисус Христос говорит:…вы, последовавшие за Мною, – в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых (Мф. 19, 28).

«Этот стих я опускаю, – говорит Толстой, – так как он не имеет никакого определенного значения… Он или ничего не означает, или звучит насмешкой, иронией».

«У Марка (см. Мк. 10, 30) Иисус говорит: Получит сторицею ныне, и в век грядущий живот вечный, – говорит Толстой (разумеется, совсем неверно), – значит «переходит», и, стало быть, значит: в веке ныне преходящем, стало быть, в этой, в здешней жизни». Это утверждает Толстой, невзирая на бессмыслие превращения вечной жизни в преходящий, временный век.

Не стоит труда проследить стих за стихом толкования Толстого в его изложении Евангелия. Любопытствующие могут сами рассудить об их достоинстве.

Составив какую ни есть систему своего учения, Толстой, казалось бы, должен, если верит в нее, и жить так, как верит. Он объявил, что всякое правительство, всякий закон, всякая собственность – зло, – следовало бы и отвергнуть всякие удобства жизни, на этом зле основанные. Попутно он решительно отвергает и табак, и алкоголь, и мясо. Но жизнь все-таки его пересилила. Свояк его рассказывает, что когда он обработал свою схему единственно возможного счастья, то не только не ощутил себя счастливым, но почувствовал угнетение духа. Жене и детям и на мысль не приходило отказаться от владения Ясною Поляной и добывать себе хлеб полевою работой. Затем стали одолевать его посетители. Дерулед явился и стал склонять его на сторону реванша; стали приезжать романтические дамы (тип, коего он не выносит) с тем, чтоб у него «учиться жить»; появились и дамы практического свойства, угрожая застрелиться, если не спасет их, дав тысячу рублей. Лже-Толстой говорит, что когда люди просят денег, то ради любви к ним не следует давать, а разве только из учтивости, и он же говорит, что когда люди крадут вещи, стало быть, вещи им нужны, и, стало быть, они имеют право взять их. Однако из рассказа выходит, что когда такие дамы являлись, подлинный Толстой выходил из себя, а графиня выживала их из дому.

Сшил Толстой пару сапог – дело, по-видимому, настолько полезное, что один из его поклонников хранит у себя эти сапоги в стеклянном ковчеге. Правительство относилось к нему очень добродушно и снисходительно; но дело требует порядка, и раз как-то Толстой был вызван в суд свидетелем по делу. Девица Сероп, жившая гувернанткой в Ясной Поляне, рассказывает, что Толстой явился в суд в тулупе, выложил на стол сверток рублей, сказав: «Вы не можете меня принудить принять присягу, – вот вам мой штраф», – и вышел вон.

Эта же девица рассказывает, что жалко было смотреть на бедного пророка, когда он пытался бросить курение:

«Он ходил из угла в угол, точно не находил себе места. То зажжет папироску и бросит ее, то пробует вдыхать дым, когда закурят другие. Напоследок все-таки не в силах был совсем бросить привычку – ведь это успокаивало ему нервы. Напрасно люди думают, будто Толстой – аскет в строгом смысле слова».

Лже-Толстой говорит, что литература – порочное дело, а подлинный Толстой точно одержим зудом писательства и не отходит от письменного стола. Один из его портретов работы Репина изображает его, окруженного косами и граблями, как он сидит в неловкой позе на табурете, в своем тулупе, у стола и перед ним два серебряные подсвечника. После обеда, говорит девица Сероп, он прохаживается по лесу

с топориком. И она, сама аматерка[67] толстовства, описывает с улыбкой, как он возвращается с прогулки по полям, довольный, принося с собой навозный запах. «Я помираю, – говорит, – со смеху, на него глядя». И еще, – невзирая на свои убеждения, не чуждается он и велосипеда, и даже присоединяется к молодежи в презренной и безнравственной игре в теннис.

Вообще нарадоваться можно на эту мирную картину, как хозяин Ясной Поляны по-человечески живет у себя в большом доме, в своем тулупе, с графиней, занимаясь игрой в толстовство.