С этими словами она в беспамятстве упала на руки брата. Прошло восемь месяцев, когда возвратившийся во Францию корабль из колонии привёз письмо, в котором уведомляли семейство, что 11 июля 1793 года этот офицер погиб в бою».
В дневнике английского поэта лорда Байрона есть подобная запись. Однажды, когда он путешествовал по Греции, его проводника вдруг начало трясти, как в лихорадке, затем он совсем ослаб и не мог дальше идти. Когда Байрон спросил его о причине такого припадка, тот отвечал: «Господин, недалеко отсюда происходит что-то ужасное, остановимся на время, два года назад у меня была такая же конвульсия и остановка спасла мне жизнь». Байрон усмехнулся и нетерпеливо стал ожидать, когда проводник в состоянии будет идти дальше. Через примерно три километра они увидели восемь убитых греков, лежащих в лужах крови на земле. Байрон был поражён, но приписал это случайному совпадению.
В конце XVIII века в Несвиженский замок князей Радзивиллов переехала их шестилетняя осиротевшая племянница – графиня Агнесса. Девочка, не привыкшая к такому богатому убранству, в первое время беспрестанно бродила по замку, разглядывая каждую роскошную деталь в потрясающем ансамбле. Особенно ей нравилось роскошное полотно Тициана: малышку манила красавица со жгучими карими глазами и привлекательной улыбкой.
Однажды ей показалось, что нарисованная женщина хочет что-то сказать ей, но только наедине. Ночью бесстрашная Агнесса взяла свечу и отправилась к картине. Девочка всмотрелась в полотно повнимательней – и потеряла сознание. Очнувшись, девочка так никому и не сказала, что она увидела в картине. С этого момента маленькая графиня ни за что не соглашалась переступать порог парадного зала. При одном только взгляде на двери злополучной комнаты девочка чувствовала леденящий ужас: ее начинала бить крупная дрожь, а слезы так и катились по щекам. Агнесса так ни разу и не зашла в зал.
Шли годы, она стала взрослой красавицей. Пришло время выходить замуж: к девушке посватался прелестный молодой человек. И вот в том самом зале собрались гости, желавшие поздравить молодых. Толпа уже начала волноваться, ведь невеста все никак не желала почтить их своим вниманием. Когда за Агнессой пришли, она объяснила, что смущается множества незнакомых людей. Княгиня Радзивилл, заменившая девушке маму, мягко объяснила ей, что это неприлично, ведь гости ждут её. Наконец, невеста вышла к гостям, которые к тому времени уже переместились в столовую.
В самый разгар праздника дядюшка подвёл её к дверям парадного зала, втолкнул внутрь и запер дверь. Ему казалось, что теперь, выйдя замуж, Агнесса должна понять, что её детские страхи беспочвенны. Девушка умоляла князя выпустить её, но ни угрозы, ни слезы, ни просьбы не помогали. И вот Агнесса вскричала страшным голосом: «Неужели вы не понимаете, что Сивилла с картины напророчила мне гибель?!» Лишь тогда княгиня заставила мужа открыть двери. Радзивиллы вбежали в зал, и в тот же момент случилось страшное. Картина сорвалась со стены и раскроила череп плачущей Агнессы.
Митрополит Филарет в своих письмах упоминает такой случай. Во время крымской войны 1854-1855 гг. и обороны Севастополя туда прибыла в качестве медицинской сестры одна женщина. Она за свой счёт построила в Севастополе небольшой домик, приняла туда двадцать раненых и ухаживала за ними.
Однажды она пришла к своей знакомой и выпросила у неё для себя нарядное шелковое платье. На вопрос: для чего? – отвечала: сегодня мой последний день, прощай! Потом зашла к одному из командующих князю Горчакову и сказала то же самое, а Горчаков пожелал ей многих лет жизни.
Затем она пошла на одну из батарей, где её знали и даже замечали, что при её присутствии не бывало убитых. Здесь она сказала: поберегите меня сегодня; если сбережёте – сбережёте Севастополь, – если меня не будет, – и Севастополя не будет. Прилетела бомба и разорвала её на части. Это было недели за две до оставления нашими войсками южной части Севастополя.
Предчувствие железнодорожной катастрофы. Поезд в Чикаго шёл со скоростью тридцать миль в час, когда машинист Горас Сивей, сам того не зная почему, начал уменьшать ход. После он объяснял: «В одну секунду я увидел перед собой очертание местности, в которой на расстоянии двух миль от проезжаемого нами пункта находится мост над крутым оврагом, так ясно, как будто она действительно была предо мной.
Картина эта блеснула мне как молния. Я сказал себе: «Моста нет, я знаю, что нет». Со мной бывало нечто подобное и прежде, и я не мог не полагаться на свои предчувствия. Так поступил и в этот момент с полным убеждением, что мост уничтожен. Я остановил поезд на расстоянии тридцати футов от моста. Кочегар и я, мы оба смотрели как одурелые.